Августовские пушки

Марш германских войск через Бельгию был подобен нашествию хищных муравьёв, которые время от времени неожиданно выходят из южноамериканских джунглей, на своём пути пожирая всё и сея смерть, не останавливаясь ни перед какими препятствиями, будь то дорога или деревня, город или река. Армия фон Клука шла севернее Льежа, а армия фон Бюлова – к югу от города, вдоль долины Мааса, на Намюр. «Маас – драгоценное ожерелье, – как-то сказал король Альберт, – а Намюр – его жемчужина». Просторная долина Мааса, текущего среди скалистых гор, его широкие ровные берега служили излюбленным местом отдыха, куда по традиции каждый август выезжали на семейные пикники – мальчишки купались, мужчины ловили рыбу, укрываясь под солнечными зонтиками, матроны вязали, сидя на складных стульчиках, по реке скользили под парусами белые прогулочные лодки, а от Намюра до Динана ходили экскурсионные катера. Часть армии фон Бюлова форсировала реку около Юи, на полпути между Льежем и Намюром, чтобы двинуться по обоим берегам на вторую прославленную бельгийскую крепость. Кольцо фортов, окружавших Намюр и построенных так же, как у Льежа, было последним бастионом перед Францией. Надеясь на железный кулак своих осадных орудий, которые так хорошо поработали в Льеже, а теперь шли в обозе Бюлова ко второй цели, немцы рассчитывали покончить с Намюром за три дня. Слева от фон Бюлова двигалась на Динан 3‑я армия, под командованием генерала фон Хаузена. Обе армии должны были сойтись у слияния Самбры и Мааса, в том самом треугольнике, куда спешила армия Ланрезака. Однако пока на фронте стратегия Шлиффена разворачивалась по плану, в штабе этот план дал трещину.

Шестнадцатого августа германский главный штаб, остававшийся в Берлине до конца концентрации войск, переехал на Рейн, в Кобленц, примерно в 80 милях позади центра германского фронта. Отсюда, мечтал Шлиффен, главнокомандующий – не Наполеон, наблюдающий за битвой с вершины холма верхом на белой лошади, а «современный Александр», – будет управлять сражением «из просторного дома с множеством кабинетов, где под рукой были бы телефон, телеграф и радио, а поблизости – армада ожидающих приказа автомобилей и мотоциклов. Здесь, в удобном кресле, у большого стола, современный главнокомандующий наблюдал бы за ходом боя по карте. Отсюда он бы передавал по телефону вдохновляющие слова и здесь бы получал донесения от командующих армиями и корпусами, а также сведения с воздушных шаров и дирижаблей, следящих за манёврами противника».

Действительность жестоко опровергла эту счастливую картину. Современным Александром оказался Мольтке, который, по его собственному признанию, так и не оправился от бурной размолвки с кайзером в первую ночь войны. «Вдохновляющих слов», которые полагалось говорить командирам по телефону, он просто не знал, но даже если бы таковые слова у него и отыскались, они не дошли бы до адресатов из-за плохой связи. Когда немцы вступили на территорию противника, ничто не доставляло им столько хлопот, как связь. Бельгийцы перерезали телеграфные и телефонные провода, мощная радиостанция на Эйфелевой башне создавала такие помехи, что радиосообщения приходилось передавать по три или четыре раза, пока что-то удавалось разобрать. Единственная радиостанция штаба была настолько перегружена, что проходило от восьми до двенадцати часов, прежде чем сообщения отправляли. Это было одно из «препятствий», которого германский генеральный штаб не запланировал, введённый в заблуждение той лёгкостью, с какой обеспечивалась связь в ходе манёвров.

Изощрённые «фокусы» сопротивлявшихся бельгийцев и грозные видения русского «парового катка», вламывавшегося в Восточную Пруссию, весьма беспокоили генеральный штаб. Начались трения. Культ субординации, развитый прусскими офицерами, больнее всего ударил по ним самим и их союзникам. Генерала фон Штейна, заместителя начальника штаба, который считался умным, обходительным и трудолюбивым, австрийский офицер связи при главном штабе охарактеризовал как бестактного и спесивого грубияна, а его высокомерно-безапелляционную манеру разговаривать назвал «тоном берлинского гвардейца». Полковник Бауэр из оперативного отдела ненавидел своего начальника, полковника Таппена, за «язвительность» и «зазнайство» перед подчинёнными. Офицеры жаловались, что Мольтке запретил подавать в столовой шампанское, а порции за столом кайзера были такими крошечными, что после обеда приходилось наедаться бутербродами.