Августовские пушки

Пока толпы на Вильгельмштрассе, громко вопя, требовали отмщения, подавленные депутаты левых партий собрались в кафе и сокрушались по поводу происходящего.

— Весь мир поднимается против нас, – сказал один из них. – У германизма в мире есть три врага – романские народы, славяне и англосаксы, и сейчас они все объединились против нас.

— Благодаря нашей дипломатии у нас остался один друг – Австрия, да и ту нам приходится поддерживать, – заявил другой.

— По крайней мере, хорошо лишь то, что война быстро кончится, – утешил их третий. – Через четыре месяца наступит мир. С точки зрения экономики и финансов, мы вряд ли протянем дольше.

— Остаётся лишь надеяться на турок и японцев, – вставил ещё кто-то.

Действительно, прошлым вечером по кафе и закусочным прокатился такой слух, когда посетители кафе стали беспокойно оглядываться по сторонам – с улицы послышался отдалённый гомон приближавшейся толпы и крики «ура». Один из современников писал в своём дневнике: «Они подходили всё ближе и ближе. Люди прислушивались, затем начали вскакивать с мест. Крики „ура“ становились всё громче. Они эхом прокатывались по Потсдамской площади. Казалось, надвигался шторм. Посетители, оставив еду, выбегали из ресторанов на улицу. Меня увлёк этот людской поток. „Что случилось?“ – „Япония объявила войну России!“ – кричали из толпы. Ура! Ура! Буйное выражение радости. Люди обнимают друг друга. „Да здравствует Япония! Ура! Ура!“ Бесконечное ликование. Кто-то закричал: „К японскому посольству!“ И толпа, неудержимо увлекая всех, хлынула к посольству и окружила здание. „Да здравствует Япония! Да здравствует Япония!“ – раздавались пылкие возгласы, пока наконец не появился японский посол и, заикаясь от смущения, выразил благодарность за это неожиданное и, как казалось ему, незаслуженное проявление признательности». И хотя на другой день стало известно о ложности этих слухов, но берлинцы только лишь через две недели поняли, насколько незаслуженным было это проявление признательности.

Когда посол Лихновский и сотрудники посольства покидали Англию, один из друзей, пришедших проводить его на лондонский вокзал Виктория, был поражён «грустной и тяжёлой» атмосферой прощания. Немецкие дипломаты ругали правительство за то, что оно втянуло страну в войну, имея в союзниках лишь Австрию.

— Какие у нас шансы, когда на нас нападают со всех сторон? Неужели у Германии нет друзей? – мрачно спросил один из дипломатов.

— Мне говорили, есть ещё Сиам, – ответил его коллега.

Не успела Англия направить ультиматум, как кабинет вновь стали раздирать споры о том, следует ли направлять во Францию экспедиционный корпус. Объявив о вступлении в войну, министры начали рассуждать, насколько деятельным будет её участие и как далеко может зайти Англия, оказывая помощь французам. В соответствии с совместными планами английские экспедиционные силы в составе шести дивизий должны были прибыть во Францию между 4‑м и 12‑м днём мобилизации и на 15‑й день занять боевые позиции на крайнем левом фланге французской оборонительной линии. График и так уже был сорван, потому что мобилизацию в Англии намечалось объявить на два дня позже, чем во Франции. Таким образом, английский 1‑й день мобилизации (5 августа) отстал от французского на трое суток, что грозило дальнейшими задержками.