Августовские пушки

Прежде чем началось сражение на суше, из германского морского министерства командующему эскадрой в Средиземном море, адмиралу Вильгельму Сушону (Souchon), в предрассветные часы 4 августа поступила телеграмма. В ней говорилось: «Союз с Турцией заключён 3 августа. Немедленно направляйтесь в Константинополь». И пусть телеграмма опередила события и была почти сразу дезавуирована, адмирал Сушон решил выполнить первоначальный приказ. Его эскадра состояла из двух быстроходных новых кораблей, крейсера «Гёбен» (Goeben) и лёгкого крейсера «Бреслау». Никакое другое военное предприятие тех лет не отбросило на мир тени гуще, чем крейсерский рейд этих кораблей в последующие семь дней.

Накануне Сараева Турция имела множество врагов и ни одного союзника, поскольку никто не видел в ней достойного партнёра. На протяжении сотни лет Османская империя, этот «больной человек Европы», воспринималась ведущими европейскими державами как страдалец, обречённый на смерть. Но год за годом пресловутый страдалец отказывался умирать и отчаянно сжимал в дряхлеющих руках ключи к своим огромным богатствам. Мало того – в последние шесть лет перед войной, с тех самых пор, как младотурецкая революция свергла в 1908 году старого султана «Абдула Проклятого» и усадила на трон его более сговорчивого брата, за которым присматривал комитет «Единения и прогресса», Турция начала омолаживаться.

Комитет, то есть младотурки во главе со своим «маленьким Наполеоном» Энвер-пашой, был твёрдо намерен преобразовать страну, «выковать силы», необходимые, чтобы сохранить разваливающуюся империю, отогнать «кружащих стервятников» и восстановить панисламское владычество времён расцвета Османской империи. За этими усилиями Россия, Франция и Англия, чьи интересы в регионе пересекались, наблюдали без всякого воодушевления. Германия же, запоздавшая с имперскими амбициями и грезившая о «германском мире от Берлина до Багдада», приняла решение стать покровителем младотурков. Немецкая военная миссия 1913 года, задачей которой была провозглашена реорганизация турецкой армии, вызвала такую ярость России, что лишь совместные старания союзников и их стремление «сохранить лицо» помешали разгореться конфликту «из-за этих балканских глупцов» за год до Сараева.

С тех пор турки ощущали неумолимое приближение дня, когда им придётся выбирать, с кем заключать союз. Опасаясь России, испытывая ненависть к Англии и недоверие к Германии, они никак не могли решиться. «Герой революции», красивый молодой Энвер-паша, розовощёкий и черноусый (усы он закручивал кверху, как кайзер), был единственным искренним и горячим сторонником союза с Германией. Подобно некоторым поздним мыслителям, он видел в немцах залог светлого будущего. Талаат-паша, политический «босс» организации «Единение и прогресс» и её реальный глава, дородный левантийский авантюрист, способный в один присест поглотить фунт икры, запив его двумя стопками бренди и двумя бутылками шампанского, испытывал сомнения. Он считал, что для Турции сотрудничество с Германией едва ли не обременительнее, чем сотрудничество с Антантой, и не верил в возможность Турции сохранить нейтралитет в неизбежной войне великих держав. Если победит Антанта, османскому величию придёт конец, а если победу одержат Центральные державы, Турция окажется немецким вассалом. Другие группы в турецком правительстве предпочли бы союз с Антантой под гарантии «усмирения» России, извечного врага Турции. За десять столетий вражды Россия постоянно точила зубы на Константинополь, который русские называли Царьградом, город в горловине Чёрного моря. И не удивительно: только знаменитый узкий морской пролив Дарданеллы, пятидесяти миль в длину и не более трёх миль в ширину, предоставлял России круглогодичный выход в мировой океан.

Турция обладала одним несомненным достоинством – своим географическим положением на стыке торговых путей. Именно по этой причине Англия целое столетие выступала на стороне Турции, однако беда была в том, что англичане больше не принимали Турцию всерьёз. После ста лет поддержки османских султанов против всех, кто бросал тем вызов (поддержки, вызванной стремлением иметь слабых, обескровленных и потому вполне податливых «подопечных» на дороге в Индию), Англия наконец устала от помощи стране, которую Уинстон Черчилль любезно охарактеризовал как «скандальную, дряхлую, обветшавшую и нищую». На протяжении длительного времени Турция славилась в Европе как синоним дурного управления, коррупции и жестокости. Либералы, которые были у власти в Англии с 1906 года, вспомнили о знаменитом призыве Гладстона изгнать турок, эту «невыразимую античеловеческую отрыжку человечества», из Европы. Британскую политику в отношении Турции формировали слитые воедино видения «больного человека» и грозного янычара. Спортивная метафора лорда Солсбери, озвученная после Крымской войны: «Мы поставили деньги не на ту лошадь», – внезапно оказалась пророческой. И британскому вмешательству в дела Порты позволили ослабнуть – как раз тогда, когда оно сделалось действительно необходимым.