Авиатор: назад в СССР 4

— Вывод и на петлю, — сказал я, начиная выбирать ручку на себя.

Перегрузка растёт, а тело всё сильнее вжимается в кресло. Начинает давить в районе живота, но противоперегрузочный костюм справляется со своим предназначением полностью. Указатель перегрузки показывает необходимое значение в 5 единиц. Пошла небольшая тряска, исчезнувшая когда я начал уменьшать темп взятия ручки управления самолётом на себя.

— Хорошо. Слабину выбирай, — подсказывал мне Валера.

В верхней точке перегрузка 1.5 единицы, скорость 400 км/ч. Рычаг управления двигателем перевел на упор «Малый газ», нос самолёта уже ниже линии горизонта.

Не смог я удержаться, чтобы не взглянуть из перевёрнутого положения на голубую гладь озера. Ты будто завис над этим водоёмом и готовишься прыгнуть в его безмятежные воды.

Вновь пикирование и переход в горизонтальный полёт. И дальше согласно заданию — боевой разворот, «горка», пикирование, снова петля и переворот.

— Ладно, Серый, — выдохнул Валера по внутренней связи. — Пока я могу придраться только к тому, что ты не разговариваешь в полёте. Скучно с тобой. Пошли на точку. На подлёте запросишь выход на полигон.

Район аэродрома Осмон немногим больше, чем в Белогорске. Потому и удивительно, что одноимённый полигон находился, в прямом смысле, «за углом».

Если быть точным, то от контрольной точки аэродрома, ближняя граница полигона в десяти километрах. Само же мишенное поле находится на большом плато, ограниченном холмами.

— Нора, 117й, привод, разрешите выход на полигон, связь со Снайпером доложу, — запросил я у руководителя полётами.

— 117й, курс ко второму. После прохода будете уходить на полигон.

— 117й понял.

Посмотрел на остаток топлива. Вряд ли хватит сделать после полигона заход двумя разворотами на 180°. Заходить с круга мне, как молодому и неопытному, ещё и на незнакомом аэродроме могут и не позволить.

— Валер, у нас с топливом не очень. Может, с круга запросим?

— Так… 1300 у нас с тобой. Посмотрим после прохода.

Снижаться в Осмоне по глиссаде не совсем удобно. Она здесь достаточно крутая. Дальний привод пришлось проходить на высоте 270 метров, а ближний и вовсе стоит на холме.

— Держи выше. Обороты быстро не убирай. Скорость на 20 выше расчётной в Инструкции, — комментировал каждое моё действие Гаврюк. — Вот… таак, — выдохнул он, когда я перевел самолёт в набор от торца ВПП.

— А теперь можно и на полигон.

Топлива нам, всё же, хватило, чтобы сесть как полагается. Незабываемое ощущение — первый раз коснуться колесами своего аэродрома, в котором тебе ещё не раз придётся подняться в воздух. Несёшься по полосе и с каждой секундой торможения расслабляешься, чувствуя, что готов взлететь хоть сею же секунду. Дайте только топлива.

Открыв фонарь, я почувствовал, что неплохо так вспотел в ДСке. Пришлось вместо лицевого полотенца использовать подшлемник.

— Взмок? — спросил Валера, пока я расписывался в журнале, поднесённом мне техником.

— Есть немного. Замечания будут? — спросил я, крепко пожимая руку технику в знак благодарности за матчасть.

— На посадке, перед ближним, начинаешь проседать. Занимаешь высоту прохода привода и на ней идёшь до момента пролёта. Это неправильно. Глиссада должна быть глиссадой, — сказал Валера, имитируя жестами заход на посадку.

— А разве так не проще? Ничего ведь не мешает?

— Траектория снижения крутая, и, конечно, в простых условиях тебе так удобнее сделать. А если сложные метеоусловия? Склоны гор? Когда будешь заходить по-афгански, там нельзя будет снижаться раньше положенного.

Об этих заходах я слышал ещё в прошлой жизни. Выполняется такая посадка с целью минимального времени нахождения на посадочном курсе, поскольку это именно тот этап полёта, когда очень легко попасть под огонь ПВО духов.

Немного расслабившись на диване в лётной комнате, я пошёл искать Буянова. Искал везде, даже в бане, но Иван Гаврилович пропал из виду. Марк, только что вернувшийся с полигона, рекомендовал посмотреть в столовой.

— Ещё не время обеда, — удивился я, закрывая дверь бани.

— Тетя Аня его постоянно подкармливает. У него какое-то питание специальное. Он даже ест не то, что мы, — сказал Марк, падая на мягкий диван.

— Комэска на диете?

— Ага. Спортом занимается, по выходным пешие прогулки совершает. Воды пьёт много.

Я прям представил себе как Буянов сидит и наворачивает очередную порцию сельдерея или каких-нибудь овощей. А потом мои мысли материализовались. В лётную комнату зашёл Гаврилович, одетый в противоперегрузочный костюм, поедая морковку.

— Родин, чего встал? К вылету готов? — спросил он.

— Так точно.

— Не вижу. Вот я уже со снаряжением, а ты ещё нет, — сказал Буянов, показывая в своей руке шлем. — Вперёд.

С комэской мне предстояло пролететь по маршруту номер 4. В местной среде именно он был самый лучший и живописный.

— Выходи на исходный пункт маршрута ИПМ, а высоты я тебе буду сам давать. Ты их запрашивай, — дал мне указание из задней кабины Буянов после взлёта. — Отрываешься лихо. Можно поплавнее. Ты пока ещё не «за речкой».