Авраам Линкольн

Тридцать первого января 1865 года решающий день голосования по 13-й поправке настал. Галёрка и вестибюли были переполнены. Задолго до назначенных трёх часов пополудни пришли сенаторы, члены Верховного суда, министры (Линкольн ждал результатов в Белом доме), послы иностранных государств.

Волнение было невероятное — все понимали, что вопрос будет решён перевесом всего в несколько голосов. Обстоятельная процедура поимённого голосования долго оставляла результат неясным. «За» республиканцев публика воспринимала как должное. Первое же «за» демократа вызвало довольный гул галёрки, второе было встречено аплодисментами, третье — аплодисментами ещё более дружными, к которым присоединились конгрессмены. Спикер не раз просил их угомониться, мол, «могли бы подать лучший пример зрителям на галерее». Но шум всё усиливался, пока, наконец, не объявили итоги.

«За» проголосовали 119 конгрессменов, «против» — 56. Всего три голоса «против» вместо «за» — и необходимые две трети не были бы набраны. Но республиканцы поработали на славу: к четверым демократам, голосовавшим «за» в июне, добавились ещё 13. К тому же ещё восемь человек не явились на голосование «не совсем случайно», как заметили секретари Линкольна Николаи и Хэй; если хотя бы четверо пришли и проголосовали «против», все труды были бы напрасны.

13-я поправка стала неотъемлемой частью Конституции США: «В Соединённых Штатах или в каком-либо месте, подчинённом их юрисдикции, не должно существовать ни рабство, ни подневольное услужение, кроме тех случаев, когда это является наказанием за преступление, за которое лицо было надлежащим образом осуждено».

Можно представить себе взрыв восторга в наэлектризованном зале, если эмоции не сдержал даже составитель канцелярски сухого информационного бюллетеня Конгресса: «Члены республиканской фракции Конгресса внезапно вскочили со своих мест и, вопреки всем парламентским правилам, начали аплодировать и кричать от радости. Их примеру последовали мужчины на донельзя заполненных народом галереях, они также принялись громко и долго кричать, махать шляпами. За ними поднялись на ноги леди — а их были сотни — и принялись махать носовыми платками, дополняя сцену всеобщего радостного возбуждения»^{742}. Среди радующихся, плачущих, обнимающихся на галереях было много чернокожих (до 1864 года их вовсе не пускали в Конгресс!), в том числе сын знаменитого Фредерика Дугласа. «Словно перемешали соль и перец», — заметил один из очевидцев.

В городе грянул артиллерийский салют из ста орудий. Когда же военному министру Стэнтону принесли список голосовавших, он приказал присоединиться к салюту ещё трём батареям «с самыми мощными зарядами» и под эти услаждавшие его слух звуки стал читать вслух все имена голосовавших «за». Один из свидетелей и участников проявления всеобщей радости заметил: «Стоило жить в тот день!»^{743}

Президент также поставил свою подпись под историческим документом: «Одобрено. А. Линкольн», — хотя по процедуре этого не требовалось. Он, как и все, был преисполнен радости, но призывал не расслабляться: ещё нужно добиться, чтобы полное освобождение одобрили Штаты. И уже на следующий день президента порадовало известие из родного Иллинойса — штат первым ратифицировал поправку. К концу 1865 года то же сделали необходимые две трети всех штатов, и рабовладение в США будет законным образом истреблено. (Кентукки ратифицировал поправку только в 1976 году, а Миссисипи — аж в 2013-м!^{744}) Рабовладельцы Юга заплатят за развязанную войну потерей частной «говорящей» собственности минимум на три миллиарда долларов. Право каждого человека на жизнь, свободу и стремление к счастью будет поставлено выше «священного» права частной собственности^{745}.

Теперь Линкольн мог говорить с южанами по-другому. Уже 2 февраля он тайно покинул Вашингтон и поспешил на встречу с не допущенной в столицу делегацией Юга. Из членов Кабинета о поездке заранее знал только Сьюард, да и то потому, что принимал участие в самой встрече. Осторожность президента понятна — факт ведения переговоров о мире был обоюдоострым политическим оружием: если президент их вёл, его обвиняли в готовности пойти на уступки рабовладельцам Юга, если не вёл — в нежелании скорейшего мира и поддержке кровопролития. Однако когда после падения Саванны глава клана Блэров упросил Линкольна отпустить его в Ричмонд, дабы уговорить Джефферсона Дэвиса хотя бы прислать делегацию, президент дал согласие. «Ради мира в нашей общей стране»^{746}, — писал Линкольн Блэру. «Ради мира между нашими странами»^{747}, — отвечал Блэру Джефферсон Дэвис и соответственно инструктировал свою делегацию. Она считалась неофициальной, но возглавлял её вице-президент Александр Стивенс, в далёком 1847 году хороший знакомый (если не сказать друг) Линкольна по работе в Конгрессе. Два бывших вига, некогда сообща осуждавших несправедливую войну с Мексикой, встретились 3 февраля под защитой пушек форта Монро на пароходе «Королева рек» — тогдашнем президентском «борте номер один».