Авраам Линкольн

«Как трепетно мы надеемся, как пылко молимся мы, чтобы это тяжёлое наказание войны поскорее прошло! Однако если Богу угодно, чтобы оно продолжалось, покуда богатство, накопленное невольниками за двести пятьдесят лет неоплаченного труда, не исчезнет и пока каждая капля крови, выбитая ударом кнута, не будет оплачена другой каплей, пролитой ударом меча, то, как было сказано три тысячи лет назад и как должно быть сказано и сегодня: „Суды Господни истина, все праведны“».

Наконец, прозвучали слова, уступающие в известности разве что последней фразе Геттисбергской речи. Линкольн призвал не к сплочению для скорейшего достижения победы — он не сомневался, что конец её предрешён, — а к милосердию ко всем пострадавшим от войны:

«Ни к кому не испытывая злобы, с милосердием ко всем, с непоколебимой верой в свою правоту, как Господь даёт нам видеть её, приложим все усилия, чтобы закончить начатую работу и перебинтовать раны нации. Позаботимся о тех, на кого ляжет бремя битвы, о вдовах и о сиротах. Сделаем всё, чтобы получить и сохранить справедливый и долгий мир как внутри страны, так и со всеми другими странами»^{755}.

Речь длилась не больше семи минут. Концовка заставляла задуматься, а не ликовать, поэтому только после паузы раздались аплодисменты и грянули орудийные салюты.

Линкольн повернулся к председателю Верховного суда, чтобы принести присягу. Её принимал уже не Тони (старый сторонник рабовладения отошёл в мир иной осенью 1864 года), а… Салмон Чейз! Главного судью по Конституции США выдвигает президент, и Линкольн нашёл, как использовать честолюбивого и масштабного государственного деятеля на благо страны. По его расчёту, назначение на высший пост на «соседней» ветви государственной власти могло удовлетворить политические амбиции Чейза и при этом сохранить его, сторонника прав освобождённых рабов, в качестве союзника.

…Авраам поцеловал раскрытую Библию. Чейз заметил, какого места коснулись уста президента. Это была Книга пророка Исаии: «Не будет у него ни усталого, ни изнемогающего; ни один не задремлет и не заснёт… Стрелы его заострены и все луки его натянуты; копыта коней его подобны кремню, и колёса его как вихрь» (Исаия, 25:27, 28).

Это был знак решающего усилия для окончания войны. Грант неослабевающей бульдожьей хваткой держал генерала Ли с главными силами конфедератов у Ричмонда и Питерсберга, да так, что Ли признавался президенту Дэвису в полной невозможности послать подкрепления в обе Каролины. За месяц с середины февраля по середину марта из его армии дезертировала десятая часть бойцов. Особенно много бежало жителей Северной Каролины^{756} — Уильям Шерман уже шёл по этому штату к южной границе Вирджинии. Теперь «дядя Билл» мог опираться на флот, господствующий в Атлантике, и вбирал в себя части, давно контролировавшие важнейшие участки побережья. 19 марта у городка Бентонвилл южане отчаянно бросились на левый фланг наступавших колонн Шермана, но не управились с ним до наступления ночи. Силы Шермана, троекратно превосходившие силы противника, в следующие два дня заставили его отступить. Вторая из трёх больших армий конфедератов потеряла возможность противостоять Шерману в открытом бою и могла только следить за его неумолимым движением на Ричмонд… После войны Шермана критиковали за то, что он не бросился добивать неприятеля в решающем большом сражении, а пошёл дальше на Вирджинию. Защитники генерала говорили, что он понимал, насколько близок конец войны, и не хотел излишнего кровопролития.