Авраам Линкольн

Линкольн попытался начать с шутки. Увидев, как в натопленном салоне щуплый и остроносый, как воробышек, Стивенс разматывает длинный шарф и снимает огромное шерстяное пальто, он заметил: «Никогда не видел, чтобы из такого гигантского кукурузного початка появлялись такие маленькие зёрна». Стивенс благодушно засмеялся и ответил какой-то шуткой времён их давнего общего прошлого. Все охотно окунулись в атмосферу, напоминавшую довоенную, когда два федерала и три конфедерата были друзьями или добрыми знакомыми. Разногласия сторон были понятны, но все искренне попытались найти точки соприкосновения.

Беседа длилась около четырёх часов. Козырной картой, припрятанной конфедератами, стала циркулировавшая по обе стороны фронта идея «остудить страсти» и объединить усилия «двух стран» для общего наступления против французов, хозяйничавших в Мексике. Таким образом, примирение достигалось на основе поддержки давней «доктрины Монро» с её лозунгом «Америка для американцев».

Однако фраза о «двух странах» оставалась камнем преткновения. Линкольн сформулировал три обязательных пункта мирного соглашения, без которых не видел смысла обсуждать какие-либо «совместные» планы:

1. Восстановление общенационального правительства для всех штатов.

2. Никаких откатов назад от уже принятых документов по вопросу рабовладения.

3. Немедленное прекращение всех враждебных действий и роспуск всех антиправительственных сил^{748}.

Стивенс же, в полном соответствии с инструкциями Джефферсона Дэвиса, настаивал на необходимости заключения мира между «двумя нашими исстрадавшимися странами» и — возможно от себя — добавлял, что это «весьма вероятно» могло бы в будущем способствовать воссоединению. Но Линкольн не признавал никаких условных наклонений. «Доктрина Монро» и французская интервенция в Мексике были для него вторичны по отношению к единому Союзу и отмене рабовладения. Тщетно взывал один из переговорщиков к историческим примерам: мол, во время гражданской войны в Англии король Карл I заключал соглашения с мятежниками. Реакция Линкольна была молниеносной: «О примерах из истории Вам лучше поговорить со Сьюардом, но, сколько я помню, Карлу I отрубили голову»^{749}.

Единственным позитивным результатом встречи стала предварительная договорённость о возобновлении обмена пленными. Линкольн обратился к Стивенсу: «Что ж, раз уж мы ничего не смогли сделать для нашей страны, что я могу сделать лично для вас?» — «Ничего», — сказал Стивенс, но тут же поправился: «Вы можете вернуть мне племянника, который находится в плену уже двадцать месяцев». — «Буду рад, — ответил Линкольн, — но взамен пришлите мне одного из наших пленных в том же звании. Напишите имя».

Точку во встрече поставил Сьюард. Когда пароход с посланниками уже отвалил от «Королевы рек», к нему подгрёб на лодке чернокожий матрос с корзиной шампанского. Стивенс и компания благодарно помахали платками Сьюарду, стоявшему на палубе, а тот на прощание крикнул в боцманский рупор: «Шампанское забирайте, но негра верните!»^{750}

Джефферсон Дэвис был недоволен переговорщиками, и 9 февраля отчаявшийся Александр Стивенс оставил Ричмонд и уехал домой в Джорджию — ждать конца войны в качестве частного лица. На следующий день Линкольн отправил к Стивенсу освобождённого племянника, попросив передать дяде свою фотографию с надписью: «Надеюсь, Вы её сохраните. На Юге таких немного». В тот же день Конгресс США ревниво рассмотрел строго документированный отчёт Линкольна о прошедших переговорах и остался вполне удовлетворён. Дело снова было предоставлено военным.

Ко времени переговоров на борту «Королевы рек» войска Шермана уже третий день шли по Южной Каролине, оттесняя слабые заслоны южан. «Каким-то образом, — вспоминал Шерман, — нашими людьми овладела идея, что именно Южная Каролина первопричина всех наших бед. Это её жители открыли огонь по форту Самтер в торопливом желании ввергнуть страну в гражданскую войну, а стало быть, им и придётся испытать военные бедствия в самой тяжёлой форме»^{751}.

В ночь на 16 февраля губернатор Южной Каролины бежал из столицы штата, Колумбии, и больше никогда не смог собрать правительство. На следующий день в Колумбию вошли войска Шермана, а к ночи город заполыхал.

Споры о том, кто сжёг Колумбию, напоминают споры о том, кто устроил пожар Москвы в 1812 году: то ли войска Шермана выжгли дотла «гнездо мятежа», то ли жители запалили город, чтобы он не достался врагу, то ли были оставлены без внимания обречённые на уничтожение кипы хлопка^{752}.

В связи с падением Колумбии конфедераты увели войска из обречённого Чарлстона, и по его улицам прошли, распевая «Тело Джона Брауна лежит в земле сырой», чернокожие солдаты 55-го Массачусетсского цветного полка. К руинам форта Самтер потянулись экскурсанты и фотографы. Прошло ещё две недели энергичного и жестокого марша, и войска Шермана вышли к границе с Северной Каролиной. 3 марта в одном из приграничных городков они захватили 25 пушек. На следующий день из исправных стволов был произведён салют в честь второй инаугурации Авраама Линкольна.