Авраам Линкольн

Он искал новые варианты, включил в текст рассуждения о рабочем и его праве на забастовку, перешёл на более приземлённый митинговый стиль, в речи 6 марта добавил новый образ — сравнил рабовладение с гремучей змеёй: «Её не так-то просто убить, если она забралась в постель, где спят твои дети: если резко ударить палкой, можно либо покалечить детей, либо спровоцировать змею на смертельный укус. Если змея забралась в постель к детям соседа, а с соседом существует договорённость, что каждый сам решает, что делать в таком случае, то пусть сосед разбирается сам. Это и есть ситуация с южными штатами. Но если новая кровать только установлена и постель застелена, и вы намереваетесь уложить там своих детей на ночь, а вам предлагают взять выводок молодых змей и положить их рядом с детьми… Это и есть ситуация с новыми территориями на Западе, и ни один разумный человек не будет задаваться вопросом, соглашаться или нет»^{337}.

Двенадцать речей — и единственное свободное воскресенье, которое Авраам провёл с сыном. Они ходили в церковь, гуляли, общались с друзьями Роберта, один из них принёс банджо и довольно неплохо играл («Роберт, ты тоже должен обзавестись такой штукой!»).

Авраам Линкольн остался в памяти будущего профессора Маршалла Сноу безбородым «отцом Боба», выступавшим в городском зале заседаний 3 марта 1859 года. Поначалу, когда этот длинный дядька в чёрном пальто забрался на сцену и уселся, обвив ногами ножки стула, одноклассник Роберта шепнул соседке: «Как-то неловко за Боба…» В ответ последовало: «Да, обидно, что у него такой неприглядный отец…» Но потом, когда высокий гость поднялся, выпрямился, как стрела, и начал говорить, блестяще образованная аудитория университетского города была захвачена выступлением, хотя оно во многом повторяло знакомую по газетам речь в институте Купера. Потом, после шквала аплодисментов, студенты побежали к сцене — пожать руку «отцу Боба» и искренне признаться, что они почитают за честь с ним познакомиться^{338}.

Восторженные встречи, а затем ещё более восторженные проводы ждали Линкольна по всей Новой Англии. В Вунсокете, Норвиче и Бриджпорте ему устраивали овации. В Нью-Хейвене провожали с оркестром. В Меридене, штат Коннектикут, организовали факельное шествие молодёжной республиканской организации «Бдящие» (Wide Awake) — новой полувоенной структуры, охраняющей и освещающей факелами вечерние митинги.

Дома, в Спрингфилде, председатель местного клуба республиканцев встречал Линкольна выспренной приветственной речью: «Немалое число жителей нашего графства выразило желание видеть вас кандидатом от Республиканской партии на пост президента… Вас, сэр, окружают те, кто стал свидетелем вашего восхождения от неизвестности к признанию, те, кто знает, каких сил вам это стоило. В нашей истории немало примеров, чего можно достичь сочетанием умения, настойчивости и порядочности, но во всём списке тех, кто поднялся из более чем скромных жизненных условий на заслуженные вершины признания, нет ни одного имени выше, чем имя Авраама Линкольна!»^{339}

Через некоторое время на вопрос сенатора Трамбла о том, как Линкольн чувствует себя в роли кандидата на пост президента, Авраам честно ответил: «Понемногу вхожу во вкус…»^{340}

КАНДИДАТ В ПРЕЗИДЕНТЫ

— Мне сообщили, что среди нас присутствует уважаемый гражданин Иллинойса, один из тех, кем Иллинойс будет гордиться всегда. Позвольте пригласить его занять почётное место на сцене…

Представитель оргкомитета выдержал паузу, и три тысячи зрителей и делегатов съезда республиканцев штата, плотно забивших рассчитанный на 900 человек «Вигвам» (временную конструкцию, возведённую специально для примечательного события), обернулись к задним рядам, откуда поднялся и попытался пробраться вперёд долговязый…

…Авраам Линкольн! — и вслед за этими словами зал взорвался радостными криками. Линкольна подхватили, подняли над густой толпой и стали передавать вперёд над головами, пока полдюжины депутатов не поставили «уважаемого гражданина» на сцену. Корреспондент запомнил овации, напоминающие рёв морского шторма, и шляпы, «летевшие вверх так интенсивно, что в качестве шляп их больше нельзя было использовать». Прежде чем продолжить работу съезда, тот же представитель оргкомитета снова попросил слова: «Позвольте одному старому местному демократу сделать съезду свой подарок». Толпа благодушно воскликнула: «Принимаем!» — и сзади по проходу двинулось к сцене удивительное сооружение из двух мощных, хотя и потемневших от времени брусьев от знакомой всем фермерской ограды. Между ними был натянут большой плакат:

АВРААМ ЛИНКОЛЬН

КАНДИДАТ ОТ ОГРАД.