Аврелия

Аврелия, с тех пор как Божественное вдохновение, проникнув в ее душу, заставило расцвести скрытым в ней чувствам, не замедлила показать, что могут сделать вера и милосердие, когда они находятся в распоряжении сердца. Прежде всего она поняла, что должна отказаться от власти, от чего ее неизбежно отстраняло новое верование, и эту жертву, которая прежде ей казалось невозможной, она выполнила с нескрываемой радостью. Она сохранила любовь к своему жениху Веспасиану, но она освятила эту любовь готовностью пожертвовать ею для Бога, если бы ради Его славы потребовалось такое доказательство привязанности к Его вере. Она находила в себе силу побуждать своего двоюродного брата не ослабевать в вере. Она понимала теперь, что религия должна господствовать над всеми чувствами человеческими, даже самыми драгоценными. Часто она беседовала об этом с Цецилией, называя ее своей сестрой и требуя, чтобы та, со своей стороны, обращалась с ней столь же нежно. После отъезда из Рима Флавии Домициллы она стала ревностно продолжать начатые ею дела благочестия. Каждый день видели, как она посещала больных, подбирала покинутых рабов, облегчала страждущих. У нее даже было намерение отказаться от своих громадных имений и передать их в руки епископа Климента; но он не одобрил такого решения и посоветовал ей остаться распорядительницей своего имущества и жить в обстановке, приличествующей ее высокому положению. Высокие отличия, которыми божественная Аврелия так дорожила прежде, теперь были для нее источником одних огорчений, и в уединении своего жилища она старалась вознаградить себя добровольными лишениями за те даже невинные удовольствия, в которых она должна была принимать участие по своему положению. Она сама обучала своих многочисленных рабов, отпустила многих из них на волю; ухаживала за ними во время болезни и следила с удивительней заботливостью за всеми их нуждами. Помощниками ее в делах благотворительности были главным образом Цецилия и Гургес.

Такова была жизнь Аврелии, когда вдруг вспыхнуло гонение, предпринятое Домицианом против христиан, уже давно обреченных мщению.

Следует выяснить, каковы были причины этих новых кровавых гонений против последователей Христа, гонений, которые затем так часто повторялись в продолжение более двух столетий. Первое гонение было возбуждено Нероном для снятия с себя обвинения в поджогах Рима. Он приписывал христианам всю гнусность этой ужасной катастрофы. Причины второго гонения не так легки для понимания.

Домициан, обагренный кровью именитейших граждан Рима, казненных им по усмирении бунта Люция Антония, прекрасно понимал, в какой степени он страшен и гнусен в глазах своих подданных. Поэтому он стал еще более подозрительным, и всякое, даже маловажное, событие возбуждало в нем необъяснимое беспокойство.

Так, однажды ему попали в руки разбросанные листки пасквиля, в которых он с ужасом прочел два греческих стихотворения, имевшие такой смысл: «Даже тогда, когда ты уничтожишь меня до корня, я не перестану приносить столько плодов, сколько нужно для возлияния вина приговоренному». Тотчас же он издал указ об уничтожении всех виноградников, сам того не сознавая, что этим самым он выполнял первую половину столь напугавшего его предсказания.

Затем он велел умертвить Епафродита, вольноотпущенника Нерона, за то только, что тот помог своему господину наложить на себя руки.

Таким путем он хотел внушить своим слугам, как опасно посягать на жизнь своего патрона, после которого всегда останутся мстители.

Действительно, страх и беспокойство Домициана были далеко не беспричинны. Заговоры и покушения в его царствование были чрезвычайно часты, и число их даже не уменьшалось от того, что участники таких заговоров после их раскрытия подвергались крайне суровым карам.

Желание свергнуть тирана было присуще всем, и многие не боялись выражать это открыто.

Плиний Младший передает, что при посещении одного из своих друзей по имени Корнелий, удрученного годами и недугами, он услышал от него следующие слова: «Что, ты думаешь, дает мне силу переносить такие жестокие страдания? Желание пережить хотя бы одним днем этого гнусного разбойника».

И Плиний Младший добавляет: «Дайте Корнелию силы, равные его мужеству, и он сделает то, чего желал».

Итак, в Риме не было недостатка в людях, которые были настроены так же, как и Корнелий, но были в силах выполнить то, чего по болезни и старости не мог сделать Корнелий.

Одновременно с заговором Антония существовал и другой обширный заговор, преследовавший ту же цель — свержение Домициана, но мирным путем. В числе заговорщиков наряду с именитейшими сенаторами, жрецами и должностными лицами состояли и приближенные слуги императора: Стефан — управляющий двором императрицы Домиции Лонгины, камердинер Домициана Парфений, начальник императорской стражи Петроний Секунд, стольник Сатурний и наконец Гирзут, доставлявший заговорщикам самые ценные сведения.