Аврелия

— Мой брат сообщает также, — произнес Сенека, не выражая ни малейшего удивления по поводу странного ответа, — что ты христианин… так ли это, дорогой Павел?

— Да, это правда. Два года тому назад Нерон хотел отсечь мне голову, и не за какое-нибудь преступление, а за веру в моего Божественного Учителя.

— Неужели же ты рисковал жизнью из-за этого суеверия?

— В настоящее время я нахожусь в таком же положении, и я готов умереть, но час мой еще не пришел: я должен выполнить свое назначение.

— Какое назначение, дорогой Павел?

— Преподать Риму учение о царствии Божьем и помочь апостолу Петру в деле устроения церкви Божьей.

— Об этом Петре я слышал, дорогой Павел. Вещи, о которых он говорит, странны и невозможны.

— Слушай, Сенека, — прервал его апостол, — то, что я говорю тебе, есть истина, но ты не в состоянии ее понять.

— Разве я не философ, и философ не с известным именем? — сказал Сенека с некоторой гордостью.

— Бог, о котором я возвещаю, открывается людям с простыми сердцами. Он презирает тщетные земные познания. От таких философов, о которых ты говоришь, Он скрывается.

— Но что ты наконец намерен делать?… Разве этот Рим, который ты хочешь просветить, будет лучше подготовлен для восприятия твоей истины, чем я?… Думаешь ли ты, что он станет внимать твоему голосу?…

— Дух Божий внушит мне то, что я должен сделать, а Господь Иисус Христос довершит остальное… Сенека! Сенека! Рим, столь непокорный, склонит свою голову. В недалеком будущем число христиан будет так велико, что если бы они удалились, то Рим представлял бы из себя не более как обширную пустыню.

— А я, дорогой Павел, — сказал, улыбаясь, философ, — я тоже буду в числе твоих?

— Нет, Сенека, ты будешь уважать мое учение, но не постигнешь его. Это будет для тебя хорошей философской системой, дающей осуществление некоторым из твоих мыслей; потомство найдет в твоих сочинениях некоторый отголосок моих слов и наших священных книг, но дальше этого ты никогда не пойдешь.

— Почему же так, дорогой Павел? Если твое учение — истина, я не найду ничего лучше, как быть в числе твоих учеников.

— Быть моим учеником не то же самое, что сделаться последователем Платона, Аристотеля или других философов. Как я уже тебе говорил, Бог, которого я исповедую, не любит гордецов, и для того, чтобы последовать за Иисусом Христом, распятым на кресте, нужно, как Он, нести свой крест. Другими словами…

— Нести свой крест!.. Орудие пытки для рабов!.. Дорогой Павел, поистине ты…

— Лишен рассудка, не так ли, Сенека?… Не это ли ты хотел сказать? Да, действительно, я безумец. И это безумие я хочу преподать Риму; оно овладеет им и распространится по всему миру.

— Говори же, Павел, ибо я не могу тебя понять. Этот крест, Иисус Христос, христиане, Рим, вселенная… Клянусь Юпитером! Что все это значит? Это какой-то лабиринт…

Мы не берем на себя передачу вдохновенных слов апостола; чудодейственная сила его красноречия блистала, как молния среди ночной темноты.

Прежде всего Павел рассказал философу, как из преследователя христиан он обратился в пылкого проповедника новой религии. Он развернул перед ним восхитительную картину развития религии, восходившей к первым временам мира и сохранившейся в течение веков до сего дня. Он говорил ему об Иисусе Христе, пришествие которого было возвещено человечеству пророками и ожидалось всеми поколениями. Он рассказал ему, как Иисус пришел в мир, когда наступило время исполнения пророчеств, — как пришел Он в бедности, чтобы преподать Свое Божественное учение, совершить чудеса, умереть на кресте и воскреснуть во славе. Рассказ о проповеди апостолов, «о доброй вести», распространившейся по свету, и покорении все новых полчищ для прославления Христа.

Апостол Павел преобразился; лицо его светилось лучезарным сиянием проповедника. Сенека слушал, оживленный трепетом. Он услышал то, о чем даже никогда не мечтал. Окружающая природа, казалось, находилась в гармонии с этой величественной сценой, как бы желая замолкнуть в присутствии посланника Божьего. Никакой шум не пронесся в воздухе; всюду был сосредоточенный покой, какой бывает в те таинственные часы, когда молитва возносится к небу.

Когда апостол окончил, водворилась тишина, глубокая и торжественная.

— Галлион был прав, — сказал, наконец, Сенека. — Ты удивительный гений!

— Я тут ни при чем, Сенека! Это мое учение, но удивляться надо не мне.

— Не сказал ли ты мне минуту тому назад, что я никогда не уверую?… Отчего же ты пришел ко мне?…

— Оттого, что время приближается, когда религия Христа будет для тебя высшим утешением…

— Что ты этим хочешь сказать?

— Сенека, разве ты не думаешь о последнем слове Нерона?…

— Ах, Павел, ты вестник смерти!

— Сенека, Сенека, апостолы Христа дают жизнь, что же касается смерти, то она в руке Божьей.

— Итак, — сказал философ, улыбаясь, — это твое предсказание? Скоро оно сбудется?

— Очень может быть, — произнес апостол.

— Ну, что же, пусть будет так! Я не боюсь смерти… Я благодарю тебя за то, что ты меня предупредил.

— Сенека, уверуй в Иисуса Христа. Ах, ты это можешь сделать!