Аврелия

Марк Регул владел состоянием более значительным, чем большинство знатнейших патрициев. В своей юности он принес богам жертву, с целью узнать, будет ли у него шестьдесят миллионов сестерций, и он сам рассказывал, что внутренности у жертвенных животных были найдены в двойном количестве: он понял, что эта громадная сумма ему была обещана также в двойном количестве. Действительно, он достиг этого невероятного богатства, но бесчестными средствами и ценой целого ряда гнусных поступков.

Марк Регул был по профессии адвокат, но не пренебрегал и ролью доносчика. Нажитые богатства давали ему возможность жить в полном блаженстве и роскоши.

В данное время его особенно занимали два выдающихся дела: одно касавшееся весталки Корнелии и другое — христиан. В том и другом он обещал дать отчет императору по его возвращении. Негодяй прилагал все свое умение для достижения намеченных целей, так как в случае успеха он приобретал неотъемлемую благосклонность императора и преимущество над целой толпой своих соперников.

Чтобы добыть нужные сведения о великой весталке и Метелле Целере, он и подкупил Дориду, служанку, укладывавшую волосы божественной Аврелии, и порой осведомлялся у привратника Палестриона обо всем, что происходило в ее доме.

Подслушанный Регулом разговор Гургеса с Евтрапелом дал ему важные сведения. Он уверился, что Флавия Домицилла была христианкой. В то же время он узнал имя молодой девушки, через которую можно было проникнуть в тайны своих жертв.

Прежде всего надо было заполучить Цецилию. Нетрудно догадаться, что письмо, посланное ее отцу от имени префекта, и повестка жрецов были плодами гнусной интриги Регула.

Он был убежден, что Цецилий будет вынужден явиться к нему. Действительно, в один прекрасный день его прислужник, приподняв занавес, ввел несчастного отца в приемную Регула.

Адвокат казался погруженным в изучение разложенных на его столе свитков. Однако, заметив посетителя, он сразу узнал его и невольно улыбнулся.

— Чем обязан? — полюбопытствовал он. — Мы, кажется, виделись вчера. Ты по делу Парменона?

— Да, господин, — ответил Цецилий. — Но со вчерашнего дня мое положение странным образом осложнилось.

— Неужели? — удивился адвокат.

Вместо ответа Цецилий подал ему письмо префекта и повестку жрецов. Регул принялся рассматривать свитки с большим вниманием.

— Вот это не имеет особого значения, — сказал он, возвращая письмо. — Я хорошо знаком с префектом и замолвлю пару слов. А вот это — уже хуже, — указал он на повестку жреческого совета. — То, о чем они пишут, имело место?

— К сожалению, да, — проговорил Цецилий. — Но статуэтку бога разбил не я, а моя дочь.

— Она живет вместе с тобой?

— Да.

— В таком случае обвинение в кощунстве ложится на вас обоих. Таков закон.

— Ради самого Юпитера! Неужели это так? — воскликнул несчастный. — А какое же грозит наказание? — продолжал он с явным беспокойством.

Но Марк Регул нашел еще преждевременным ответить на этот вопрос.

— А какой был повод для такого кощунства? — спросил он.

— Моя дочь христианка.

— Твоя дочь христианка? — воскликнул Регул с великолепно разыгранным удивлением. — Ах, это ужасно! Теперь мне понятен и смысл письма префекта. При таком положении дела мое ходатайство перед ним не имело бы никакого успеха.

Несчастный старик вновь утратил всякую надежду на благополучную развязку.

— Может быть, однако, — продолжал Регул, — дело еще не совсем проиграно. Если бы твоя дочь отказалась от этого гнусного суеверия, я уверен, что жрецы не настаивали бы на наказании. Делал ли ты попытку в этом направлении?

— Увы! Это ни к чему не привело, — воскликнул несчастный отец.

— Нужно прибегнуть к мерам более решительным, — продолжал Регул, который, прежде чем предпринять что-нибудь дальше, желал знать, как далеко можно идти в таком направлении.

Он упускал из виду, что христиан никакими наказаниями нельзя было заставить отказаться от своих убеждений. В царствование Нерона он сам неоднократно был свидетелем и очевидцем того, с каким пренебрежением они относились к жизни и к страданиям, когда дело касалось защиты религии.

— Клянусь богами, я так и поступлю, — сказал Цецилий. — Я постараюсь вынудить у нее отречение. Но, кажется, надежда плохая…

С этими словами он поднял голову, с беспокойством вглядываясь в лицо своего собеседника.

— Неужели нет никакого другого средства?

— Конечно, есть, но оно может показаться слишком жестоким для отца, хотя в то же время оно неизбежно, — проговорил Регул с видом сострадания.

— Какое же это средство? — допрашивал Цецилий с возрастающей тревогой.

— Я имею в виду право отречения от преступника,[8] — сказал адвокат, наблюдая, какой эффект на его слушателя произведут эти слова.

Видя, однако, что Цецилий его не понимает, он продолжал:

— Закон делает ответственным родителей за преступление их детей. Единственным выходом для предотвращения ответственности отца за преступное деяние дочери может послужить лишь разрыв законной связи с ней.

Эти слова заставили Цецилия подскочить на месте.

— Как, — закричал он, — чтобы я отдал свою дочь жрецам!