Австрийский моряк

— Вольно! — Послышался шорох сапог по доскам палубы. — Итак, ребята. Вы наверняка недоумеваете, чего ради я выкурил вас из гамаков этим чудесным весенним утром и притащил сюда. Не стану томить. Причина в том, что на протяжении двух минувших недель я замечал среди вас определенную робость, особенно ярко выразившуюся в нежелании опускать эту лодку на глубину более тридцати метров. Хотя вам чертовски хорошо известно, что она безопасна даже на сорока пяти. Так вот, сейчас у нас двадцатый век, а я не дубиноголовый служака. Однако идет война, мы обязаны к концу месяца вступить в строй, а в боевых условиях нам наверняка придется погружаться глубже сорока метров. Я понимаю вашу настороженность после случившихся в марте событий. Отдаю себе отчет и в том, что вы не вполне доверяете своего новому капитану. Но факт остается фактом: все мы австрийские моряки, все добровольцами вызвались служить на подводных лодках — в связи с чем, позволю заметить, многие из вас получают надбавку, почти удваивающую основное жалованье, — а я, если сочту нужным, имею право отправить любого или всех скопом шлифовать наждачкой якоря на линкорах.

Тут для вящего эффекта я возвысил голос.

— Не нам выбирать лодку, на которой сражаться, поэтому я намерен убедить вас хотя бы в способности U-8 безопасно погружаться на максимальную глубину. И сделаю это посредством личного примера. Если вы правы, а я нет, мне предстоит заплатить за ошибку собственной жизнью. Но если правда окажется на моей стороне, я рассчитываю впредь видеть в вас столько же уверенности в судне, сколько выказано мной. Итак, для начала продемонстрирую, что все без обмана. Таухфюрер, назначьте лотового.

— Электроматрозе Дзаккарини, шаг вперед! — скомандовал Штайнхюбер. Из первой шеренги выступил и взял под козырек электромеханик Оттавио Дзаккарини — рослый, худой итальянец из Зары с вислыми черными усами, похожими на щетку для платья. — Дзаккарини, взять лот и сделать промер глубины по левому борту.

Матрос подошел к поручням и, взмахнув лотом словно пушинкой, и по изящной траектории отправил его в воду прямо перед носом U-8.

После некоторой паузы послышался доклад:

— Сорок пять метров, таухфюрер.

— Отлично, — сказал я. — Теперь, если не возражаете, я покину вас ненадолго. Внизу я пробуду ровно десять минут, при желании можете пока покурить.

У трапа меня перехватили мой старший офицер, Штайнхюбер и Легар.

— Герр коммандант, мы идем с вами, — заявил Месарош, уцепившись за мой рукав.

— Никак нет.

— Но герр коммандант…

— Это приказ. — Я понизил голос. — Если что-то пойдет не так, пусть отряд подводных лодок лишится одного офицера, а не двух и вдобавок еще двух старшин-старослужащих. Поэтому прошу меня извинить…

Я спустился на узкую палубу субмарины, забрался по трапу в рубку, затем протиснулся в люк. Задержавшись, я посмотрел на цепочку заинтригованных лиц вдоль фальшборта. О чем на самом деле они думают? В случае с темными крестьянами, составлявшими армию Радецкого, может и хватало громовой команды и вращения усами, но я как-то сомневался, что подобный рецепт подействует на выпускников Пражской технической академии. Никто не курил. Вполне вероятно, подумалось мне, эти люди станут свидетелями морских похорон. Я махнул стоявшему на лебедке моряку «Геркулеса», и стрела крана развернулась, отведя U-8 так, что оба судна разделяли теперь десять метров. Когда я спустился вниз по стальным ступенькам и приготовился задраить люк, осознание безумия поступка, вопреки моей воле, захлестнуло меня с головой.

«Вот стою я здесь, — думалось мне, — молодой человек двадцати девяти лет в самом расцвете сил, и вполне вероятно, в последний раз смотрю на солнце. И все только из-за того, что мое правительство не затруднилось выделить средства на что-то более стоящее, чем эта жертва кораблестроительного аборта. И все же офицерская честь заставляет меня обманом убеждать других бедолаг в том, что я верю нашим властителям».

Но силен был дух габсбургского офицерского корпуса, поэтому я беззаботно, насколько мог, помахал остающимся, опустил крышку люка и повернул замок. Затем спустился в центральный пост и открыл вентили, стравливая оставшийся в балластных цистернах воздух. Тот выходил с негромким урчаньем, а стеклянных индикаторных трубках забулькала вода. Я снова закрыл вентили. Лодка, приобретшая отрицательную плавучесть, висела на стропе крана спасательного судна. Мне оставалось только мигнуть дважды навигационными огнями, и матрос на лебедке начнет опускать U-8 в море со скоростью десять метров в минуту и остановится, только когда лодка коснется дна. Мне оставалось сидеть в парусиновом складном кресле посреди поста управления, да наблюдать за глубиномером. И ждать.