Австро-Венгерская империя

От этой иллюзии Берлин избавился лишь позднее – после того, как Великобритания в 1904 году разрешила свои колониальные противоречия с Францией и заключила с ней союз (Entente cordiale, «Сердечное согласие», ставшее основой Антанты), а три года спустя подписала соглашение о сотрудничестве и с Россией, пойдя на компромисс в вопросе о сферах влияния двух держав в Иране и Средней Азии. Тем не менее британцы не стремились к разрыву с Германией, стараясь наладить с ней корректные отношения. Камнем преткновения здесь была военно-морская программа Германии, и Лондон безуспешно добивался от кайзеровского правительства ее замораживания – в обмен на возможные компенсации в колониях. Впрочем, британцы не собирались поступаться ни пядью земли своей империи, предлагая Германии поживиться за счет португальских или бельгийских владений в Африке.

В феврале 1912 года в Берлин приехал британский министр обороны Роберт Холдейн, попытавшийся уговорить немцев умерить военно-морские амбиции. Вильгельм II и его канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег, в свою очередь, потребовали от Великобритании гарантий нейтралитета в случае войны на континенте, что противоречило планам Лондона, который годом раньше пошел на укрепление военного сотрудничества с Парижем. Миссия Холдейна не удалась. Шеф австро-венгерской дипломатии Алоис Эренталь незадолго до смерти с тревогой отмечал, что «антагонизм между Германией и Англией вступает в более серьезную стадию, так что не исключено, что мы как верные союзники будем должны вступить в бой на стороне Германии». Опасения же Лондона объяснялись тем, что «в 1914 году Германия несла угрозу не какой-то конкретной [британской] колонии…, а скорее общую угрозу, которую представлял собой немецкий флот для стратегически важных линий коммуникации и британской мировой торговли»[121].

В то же время многие историки полагают, что «германская угроза» была во многом мифом, жертвами которого стали многие британцы, от ведущих политиков до простых обывателей. Найалл Фергюсон, считающий вступление Британии в Великую войну величайшей исторической ошибкой, доказывает, что Германия прекрасно понимала, что ей не суждено выиграть гонку вооружений с Британской империей. Так, в 1908 году немецкое издание Marine-Rundschau («Военно-морское обозрение») писало: «Нанести поражение Британии сможет лишь держава, которая овладеет британскими морями. Для этой цели ей понадобится флот, который не только был бы равен Royal Navy по общему числу кораблей, но и имел бы над ним перевес в тяжелых крейсерах. Германия, замкнутая между Францией и Россией, должна судержать крупнейшую сухопутную армию в мире… Очевидно, у германской экономики нет возможностей одновременно финансировать строительство флота, который по своей численности мог бы превзойти британский»[122]. Агрессивных намерений в отношении Британии у Германии не было: основным конфликтным узлом для этой страны по-прежнему оставались отношения с Францией, стремившейся к реваншу за поражение 1870 года. Когда 1 августа 1914 года Вильгельм II получил известие (позднее оказавшееся ложным) о том, что британское правительство готовится объявить о своем нейтралитете, он приказал принести шампанское. Однако радовался император преждевременно.

Отношения Германии с Россией накануне Первой мировой войны были еще более сложными и запутанными, чем с Великобританией. Еще при Бисмарке, в 1887 году, обе империи заключили так называемый «перестраховочный договор», согласно которому, «если одна из высоких договаривающихся сторон окажется в состоянии войны с третьей державой, другая сторона сохранит по отношению к первой благожелательный нейтралитет и приложит все усилия к тому, чтобы конфликт был локализован. Это обязательство не касается войны против Франции или Австрии, которая возникла бы в случае, если бы одна из… сторон напала на одну из указанных держав». Кроме того, по секретному протоколу Германия брала на себя обязательства сохранять благожелательный нейтралитет в случае войны России в защиту входа в Черное море (т. е. Босфора и Дарданелл) от посягательств иностранных держав. Однако после ухода «железного канцлера» договор продлен не был, поскольку его положения перестали соответствовать стратегическим целям германской политики.