Австро-Венгерская империя

Благодаря этому фактору логика действий России и Австро-Венгрии летом 1914 г. оказалась удивительно схожей. И в Вене, и в Петербурге очередному балканскому кризису придавали значение «последнего боя», решительного испытания своей страны на прочность, своего рода теста, который позволит определить, есть ли России и Австро-Венгрии место в концерте великих держав. Соответствовали ли подобные представления действительности? В случае с Австро-Венгрией — скорее да, с Россией — скорее нет. Как уже отмечалось (см. раздел VIII главу «Шаг за шагом к катастрофе»), для дунайской монархии статус великой державы и сохранение собственной, пусть и ограниченной, сферы влияния в Европе в значительной степени служили залогом внутренней стабильности и удержания государственного единства. Российская империя тоже не избежала межнациональных конфликтов (можно вспомнить хотя бы польскую и финскую проблемы), но их острота не шла ни в какое сравнение с конфликтами меджу народами Австро-Венгрии. Здание русской государственности в 1914 г. стояло на куда более прочной основе, чем монархия Габсбургов. Этому способствовал и экономический рост в благополучные 1909—1913 гг. Поэтому новый компромисс на Балканах, если бы Николай II решился пойти на него в 1914 г. во имя сохранения мира, хоть и вызвал бы, наверное, правительственный кризис и националистическую истерику в Думе, но вряд ли привел бы к более серьезным последствиям. Ведь «на карту были поставлены жизненные интересы не России, а [габсбургской] Монархии, для которой речь шла о целостности и самом ее существовании» (Исламов Т. М. Австро-Венгрия в Первой мировой войне// Новая и новейшая история. 2001. Ns 5. С. 17).

Мир был куда более выгоден для России, чем война, — во всяком случае, в 1914 г. Утверждение известного журналиста и издателя А. Суворина, полагавшего, что Российская империя поднимется «только удачной войной с кем-нибудь, все равно с кем», являлось следствием заблуждения, к сожалению, разделявшегося значительной частью русской общественности. Что же касается вышеприведенных опасений С. Сазонова, то вряд ли они были достаточно основательными. Поведение Лондона в дни июльского кризиса показало, что британскому правительству совсем не хотелось воевать, и вряд ли оно осудило бы Россию, прояви та в решающий момент желание способствовать дипломатическому разрешению австро-сербского конфликта. То же относится и к Франции, для которой союз с Россией был жизненно важным, учитывая характер ее отношений с Германией. Однако здесь сыграли свою роль субъективные факторы: по обе стороны русско-австрийской границы, ставшей в августе 1914 г. линией фронта, не оказалось влиятельных политиков, склонных к компромиссу, который помог бы сохранить лицо обеим державам и спас Европу от катастрофы. Наиболее выдающиеся государственные деятели обеих империй, выступавшие против военных авантюр — Франц Фердинанд и П. Столыпин, — к тому времени уже ушли из жизни.