С точки зрения геополитической перед Россией в период, предшествовавший Первой мировой, стоял выбор между двумя стратегиями внешней политики: западной и восточной. Первая подразумевала продолжение политики, начатой еще Екатериной II и заключавшейся в поступательном продвижении России на запад и усилении ее влияния в Европе, прежде всего в районе Черного моря и на Балканах. Вторая основывалась на упрочении позиций России в Закавказье, Иране, Средней Азии и на Ближнем Востоке. Экспансия во всех этих регионах продолжалась в царствования Александра II и Александра III. Взятые вместе, обе стратегии означали стремление к постепенному расширению Российской империи и сфер ее влияния по направлению к трем океанам — Атлантическому, Индийскому и Тихому. Но к началу XX в. стало ясно, что России не под силу одновременно вести активную, наступательную политику в столь разных и отдаленных друг от друга уголках планеты. Нужно было остановить свой выбор на одном из основных направлений, стараясь поддерживать на остальных относительно выгодный для России статус-кво. Именно это было сделано в 1907 г. в Иране, разделенном по условиям русско-британского соглашения на сферы влияния двух держав. Еще раньше русская экспансия на Дальнем Востоке была остановлена Японией. Ход событий подталкивал царское правительство к тому, чтобы снова, как в первой половине XIX в., сосредоточиться на европейской политике, в первую очередь балканском вопросе. Однако, в отличие от времен Александра I и Николая I, Россия больше не была «жандармом Европы»; напротив, состояние ее военной машины представляло собой сильнейший (но, увы, вовремя не услышанный) аргумент против военного столкновения с любой из европейских держав.
Вопрос о неготовности русской армии к Первой мировой войне достаточно подробно исследован. Приведем лишь основные факты, свидетельствующие о том, что поражения, которые потерпели русские войска на германском фронте в 1915—1917 гг., были, по сути дела, предопределены заранее. С одной стороны, накануне войны русская армия, включая обученных резервистов, была крупнейшей в мире (5,6 млн. человек против 4,9 млн. у Германии, занимавшей второе место). В 1908—1914 гг. Россия имела самые крупные среди великих держав военные расходы. С другой же стороны, стартовая позиция Российской империи в гонке вооружений, развернувшейся в первые годы XX в., оказалась гораздо хуже, чем у Германии и в какой-то степени даже у Австро-Венгрии. Неудачная война с Японией практически лишила Россию военного флота; о состоянии же армии генерал А. Поливанов, в то время помощник военного министра, говорил на закрытом заседании Государственной Думы в апреле 1912 г.: «Не хватало почти половины комплекта обмундирования и снаряжения, ...винтовок, снарядов, обозов, шанцевого инструмента, госпитальных запасов; почти совсем не было... гаубиц, пулеметов, горной артиллерии, полевой, тяжелой артиллерии, искровых телеграфов, автомобилей... Скажу коротко: в 1908 г. наша армия была небоеспособной». На момент выступления Поливанова ситуация заметно улучшилась, но все же к 1914 г. были исправлены далеко не все вопиющие недостатки. В частности, сохранялась острая нехватка артиллерии: к началу войны в составе русской пехотной дивизии были семь батарей полевой артиллерии, в германской же дивизии — 14. Так называемая «Большая программа перевооружения» была принята накануне войны, причем осуществить ее планировалось не ранее 1917 г.
Итак, боеготовность русской армии летом 1914 г. была далека от идеальной. Еще менее совершенным выглядело ее командование и руководство военного ведомства во главе с коррумпированным министром А. Сухомлиновым, на котором лежит значительная доля вины за недостаточную подготовку русских войск к боевым действиям. Тем более авантюристическим выглядит решение Николая II и его правительства вступить в войну, которую, исходя хотя бы из чисто военных соображений, стоило оттянуть по меньшей мере на несколько лет. Это решение было продиктовано ложно истолкованными государственными интересами, соображениями престижа и чести, великодержавными и панславистскими настроениями русской политической и военной элиты. В ура-патриотическом хоре потонули голоса немногих здравомыслящих политиков. Одним из них был русский посол в Японии барон Р. Розен. В январе 1914 г. он говорил, выступая в Петербурге перед членами Государственного совета: «Уже два десятилетия Европа живет под режимом двух союзов, в которые две непримиримо Враждебные державы (Франция и Германия. —