Авто в облаках

Ночь огромным моржем навалилась на простыни заката,
Ощетинилась, злобясь, колючами усами фонарных дуг;
И проходящая женщина свои глазища, как двухцветные заплаты,
Распластала на внезапнобуркнувший моторный звук.

А там, где неслись плывью растерянной

Пароходные трубы мужских цилиндров среди волнных шляп,
Кто-то красноречивил, как присяжный поверенный,
И принимал пожатья безперчаточных лап.

Облако слизнуло пищащую устрицей луну влажную

И успело за пазуху два десятка свежих звезд положить,
Улицы вступили между собоя в рукопашную,
И даже этажи кричали, что не могут так больше жить.

Револьвер вокзалов стрелял поездами,

Каркали кладбища, исчернив колокольный шпиц,
А окно магазина отлакировало пояс даме,
Заставив ее заключить глаза в скобки ресниц.

И город гудел, огромной рекламой укутав

Свои легкия в колоссальный машинный припев,
И над облупленной многоножкой пешеходивших трупов
Властительным волком вертелся тэф-тэф!

«Мое сердце звенит бубенчиками, как пони…»

Мое сердце звенит бубенчиками, как пони
В красной попоне –
Hip, hip! – перебирая пульсами и по барьеру цирка и
Фыркая.

По спирали вальса, по ступенькам венгерки, мысли-акробаты

Влезли под купол черепа и качаются внизу вверх,
А лампы моих глаз швыряют яростно горбатый
Высверк.

Атлетами сплелись артерии и вены

И мускулами набухает кровь моя в них.
Толпитесь, любимые, над желтью арены,
Подбоченьте осанку душ своих.

И когда все бесстукно потухнет, кинется в тени,

Обещаю, что на лай реклам, обнажающих острые огни,
В знак того, что кончено представление, –
Тяжелый слон полночи обрушит свои ступни.

«Прикрепил кнопками свою ярость к столбу…»