Авто в облаках

Скучный поэт и любитель серых соловьев,
Хмурый эстет с вечно-раздутой щекою, –
Я не знаю, почему мне так радостно от этих слов,
Почему я весь день склоняю: Война, войне, войною…

Именительный, родительный, дательный… Все то-ж!..

Всюду она сероглазая, остроскулая и стройная…
Мухи жужжат безнравственно. За окном приплясывает дождь
Лампа на столе задыхается, такая желтая, такая беспокойная…

Посвисти, посвисти, посвисти, соловей на серой стене!..

Заиграй, поиграй, граммофон, из Травиаты арию…
Мамаша, дай чаю со сливками мне!
Что, не слышишь, со сливка… Вещи старые… старые…

Придет Анатолий Васильич или нет,

Придет ли проститься с поэтом на войну уезжающим…
От чьей-то строки в мозгу выжигается след:
«Господи, прими его душу так невыразимо страдающую!»

Женщина, зачем ты смотришь в тусклое окно,

Я поэт, я поэт, я поэт, понимаешь ты?
И я уезжаю… Мне все равно…
Я поэт, я поэт… Понимаешь ты?

ЖЕНЩИНА!

О кобольде

Фарфоровые коровы не даром мычали,
Шерстяной попугай не даром о клетку бился, –
В темном уголке, в старинной заброшенной зале
В конфектной коробке кобольд родился.

Прилетели эльфы к матери кобольда,

Зашуршали перепонками прозрачных крылий;
Два бумажных раскрашенных герольда,
Надувши щеки, в трубы трубили.

Длинноносый маг в колпаке зеленом

К яслям на картонном гусе приехал;
Восковая пастушка посмотрела изумленно
И чуть не растаяла от тихого смеха.

Кобольд был сделан из гуттаперчи,

Вместо короны ему приклеили золотую бумажку,
Суровая матушка наклонила чепчик
И поднесла к губам его манную кашку.

За печкой очень удивлялись тараканы,

Почему такой шум в старой зале, –
Сегодня нет гостей не шуршат юбки и кафтаны,
Напудренный мальчик не играет на рояли.

Восковая пастушка ушла на поклоненье,

А оловянный гусар по ней страстью томился:
Он не знал, что в гостиной, где еиния тени,
В конфектной коробке кобольд родился.

Нарушение гармонии