Автобиографические записки.Том 1—2

Слева возвышается холм. Я взбегаю на него, и оттуда открывается чудесный вид. Внизу под ногами чаща оголенных зимним морозом деревьев и кустарников. В глубине течет Ольховка, за нею ряд серо-зеленых стройных пирамидальных тополей. Они прозрачны, и их тонкие безлистные ветви устремляются вверх параллельно стволу и напоминают очертаниями длинные метлы, вставшие дыбом. За тополями по крутому спуску извиваются гряды огородов, а за ними рассыпался город. Домики, розовые, голубые, зеленые и белые, словно разноцветные камни, сверкают на солнце.

За ночь выпал снег. Но отсюда сверху я вижу, как под влиянием солнца с каждой минутой появляется все больше среди снега черных пятен. Каждая гряда острыми краями, каждый бугорок, выступ или край начинают чернеть среди белой пелены, и получается удивительно пестрая, но гармоничная картина. Снежный пейзаж по всем направлениям с причудливой изобретательностью исчерчен черно-золотистыми пятнами и штрихами. Словно черно-белый ковер, и на нем брошены яркие детские кубики.

Налево, где Ольховка делает крутой поворот, темное стадо коров дает этому аккорду еще большее звучание. Воздух и свет все связывают воедино, в необыкновенную гармонию.

Быстро принимаюсь за работу и, как всегда, чувствую свою беспомощность перед величием внешнего мира. Каждый новый лик природы, ее разнообразные проявления требуют от художника нового подхода, нового приема. Стараюсь понять, почувствовать и охватить.

Каждый день мне удается погулять и поработать. Мой муж за исполнением этого особенно следит.

И каждый день природа дает новые задачи. Сегодня все покрыто инеем. Иду к Храму воздуха. Черно-ржавые верхушки неопавших дубов четко выделяются на светлом небе. Красно-желтые кусты сопровождают дорогу, но краски смягчены покрывающим их инеем. Срываю несколько листьев. Они бархатисто-малинового цвета, с желтыми краями. От них идет терпкий аромат. Кажется, пахнет и солнечным летним днем, и морозом сегодняшней ночи. Кладу их за обшлаг рукава, чтобы принести кусочек природы моему дорогому больному.

Вот Красные камни. Они тоже совсем седые. Обернулась — далеко, в глубине долины лежит Кисловодск и переливается в светлой дымке разноцветными пятнами.

Когда я возвращаюсь, солнце уже низко. Начинает подмораживать. Тороплюсь домой.

Ларьки и лотки, которые днем облепляли перила моста и являли собой живописную картину с корзинами винограда, груш, краснощеких яблок, всякой снеди и яркого барахла, внезапно исчезли. Один только знакомый, старый татарин, рябой и точно запачканный сажей, уже издали улыбается, сверкая зубами: «Что берешь? Хорош нуга, миндаль, орех? Что твоя душа хочет?»

Запасаюсь сластями и пытаюсь одолеть крутой и гладкий, как стекло, обледенелый подъем моста.

С уходом солнца картина меняется. Все застывает, замерзает, леденеет. Нависают с домов длинные ледяные сосульки, и речка глуше шумит. Люди то и дело падают на обледенелой земле. Уличная жизнь затихает. Все забираются в свои теплые углы.

Кисловодск зимой прекрасен. Нет людской толпы и с нею тесноты и суеты.

Городок зимою очень тих. Больных мало. Но зато в этом безлюдье особенно чувствуешь и воспринимаешь все бесконечное разнообразие зимних дней.

Так идет день за днем. Днем тает и течет, греет и сверкает, ночью все замерзает.

Но воздух и солнце берут свое. Утомленный организм моего мужа понемногу укрепляется, хотя болезнь почек не дает улучшений — слишком в воздухе резкие переходы от тепла к холоду…

Незаметно надвинулись рождественские праздники. Город вдруг переменил свое лицо. Понаехали толпы веселящегося люда из Москвы и Ростова. Татары и казаки приоделись. Запрыгали нелепые тройки с галдящим народом по обледенелым бесснежным крутым улицам. Ночью шум, музыка. Надо уезжать. Надо искать тепла и тишины. Решили ехать в Батум, предварительно получив разрешение от генерала Орлова. В то время Батум был крепостью. В двенадцати верстах от него, на пограничной линии, шли военные действия с Турцией.

В последний вечер перед отъездом, в сумерки, я и Сергей Васильевич (он уже понемногу выходил) решили пройтись. Вечер был холодный. Падал большими хлопьями снег. Мы медленно подымались по крутой улице, когда наше внимание было привлечено необыкновенной картиной. На противоположной стороне виднелся маленький низкий домик с большим широким окном. Оно было ярко освещено двумя боковыми лампами и имело глубокий подоконник. За ним опускалась кружевная занавеска, мешавшая видеть внутренность комнаты. Окно модистки.

На подоконнике стояли в определенном порядке высокие деревянные подставки, на которых горизонтально висели большие темные дамские шляпы. И вот между этими шляпами ходил маленький мальчик лет трех, совсем, совсем голый.