Не было даже упоминания о процессуальном кодексе, не говоря уже о законодательной базе. Также сейчас ясно, что тогда было недостаточно разумно напрямую напоминать избирателям о случае, когда предыдущее консервативное правительство было сломлено шахтерской забастовкой. К счастью, шокирующие сцены «зимы недовольства» гарантировали, что этот слабый подход теперь не имел связи с реальностью и ожиданиями избирателей. Теперь мы пообещали сделать вторичное пикетирование незаконным и пересмотреть иммунитеты профсоюзов. Более того, было четкое положение о том, что мы будем готовы предпринять дальнейшие законодательные шаги, если это окажется важным: «Мы также внесем любые дополнительные изменения, необходимые для того, чтобы гарантировать право гражданина работать и заниматься своими законными делами добровольно и беспрепятственно».
Два других пункта были добавлены в период между текстами 1978 и 1979 годов: в одном было обещание «стремиться заключить соглашения о непроведении забастовок в нескольких ключевых службах» (которое в итоге ни к чему не привело), в другом – обещание «позаботиться о том, чтобы союзы брали на себя изрядную долю расходов по поддержанию тех своих членов, которые участвуют в забастовке», которое мы позже воплотили в жизнь. Наряду с ограниченными предложениями ослабить влияние закрытых профсоюзных предприятий и настолько же скромными предложениями финансировать почтовые референдумы для выборов в союзы и решения других важных вопросов, все это составляло наш комплект реформ профсоюзов. Меня он очень устраивал: в самом деле, как окажется, я была гораздо больше уверена не только в его практичности, но и в его популярности, чем некоторые мои коллеги.
В противовес моей победе в вопросе отношения к профсоюзам я добилась всего лишь ничьей в области политики о доходах. Конечно, в этом вопросе я не могла, как обычно, положиться на Джеффри Хау, у которого развилось фатальное пристрастие к так называемому форуму. В 1978 году я утверждала, что мы должны четче обозначать свое намерение отстраниться от политики в области доходов, предлагая заменить конец предлагаемого утверждения «возвращение к гибкости займет некоторое время, но откладывать это вечно нельзя» на «но начать это следует незамедлительно». И даже в этом маленьком пункте я не победила.
В 1979 году манифест в самом деле содержал до определенной меры более откровенную аллюзию к «форуму», даже с упоминанием германской модели. Но с этим я могла смириться. Большую практическую значимость имело обличенное в сильные слова обещание избегать политических мер в области доходов в частном секторе: «Переговоры между предпринимателями и работниками в частном секторе следует оставить на усмотрение компаний и работников, которых этот вопрос затрагивает. В конце концов, никто не должен и не может защищать их от результатов соглашений, которые они заключают».
Это оставило один довольно сложный аспект политики в области доходов в государственном секторе. Предложенные премьер-министром в январе 1979 года новые механизмы для установления «совместимости» между государственным и частным сектором, привели к формированию комиссии под руководством профессора Хью Клегга для сбора информации и подготовки рекомендаций, которым, конечно же, правительство обязалось последовать – после выборов.
Вопрос, по сути, заключался в том, готовы ли мы платить по счетам (размеры неизвестны) за попытки лейбористов откупиться от союзов в государственном секторе.
Наша политика в отношении затрат на государственный сектор всегда основывалась на строгом использовании денежных лимитов. Джеффри Хау и я делали все возможное для того, чтобы придерживаться этой линии, но имело место существенное давление со стороны коллег и партии, честно озабоченной тем, чтобы не потерять жизненно важные голоса. Так что в конце концов мы сдались и обязались последовать рекомендациям профессора Клегга. Это было дорогостоящее, но неизбежное обязательство.
Однако в целом меня устраивал манифест и в плане содержания, и в плане стиля. Он содержал последовательную философию и ограниченное число четко обозначенных обещаний. И он прошел самое важное финальное испытание, а именно – ни на одном из этапов кампании нам не пришлось модифицировать или отходить от него.
Мне предстояла борьба в трех всеобщих выборах в качестве лидера Консервативной партии; и каждые из них были не похожи на другие. Кампания 1983-го была, пожалуй, самой простой; кампания 1987-го была самой эмоционально напряженной; но всеобщие выборы 1979 года стали самыми сложными как для меня, так и для партии. Я никогда не питала иллюзий на счет того, что если мы проиграем или не сможем набрать абсолютное большинство голосов, мне представится еще один шанс. Я приняла это и готова была открыто об этом говорить. Лично я почти не сомневалась, что это также был переломный момент для Консервативной партии и для Британии как таковой.