Автобиография

Потом я отправилась в Кардифф на одно из первых крупных собраний этой кампании. Это было подходящее место для старта. Это во многом было сердце вражеской территории, так как избирательным округом мистера Каллагена был Юго-Восточный Кардифф. Поэтому хорошо, что городской совет Кардиффа оказался приятным местом с правильной акустикой и заинтересованной аудиторией. К тому же у меня была заготовлена очень мощная речь. Это было бескомпромиссное утверждение о том, что социализм ослабил Британию и что необходимо фундаментально менять направление – не в сторону экспериментов с Утопией, а скорее обратно к принципам, от которых мы ошибочно отошли.

В политике я выучила нечто, что вы в Уэльсе знаете с рождения: если у тебя есть весть, проповедуй ее. Я политик убеждений. Ветхозаветные пророки не говорили просто: «Братья, я желаю консенсуса». Они говорили: «Это моя вера и мои взгляды. Это то, во что я страстно верую. Если вы тоже в это верите, идите со мной». Этим вечером я говорю вам то же самое. Долой недавнее суровое и угрюмое прошлое. Долой пораженчество. Под двумя знаменами – выбора и свободы – новое и захватывающее будущее ожидает народ Британии.

Аудитории эта речь понравилась, как и мне. Но мой шустрый визави Джим Каллаген с успехом использовал ее для того, чтобы пробудить в истеблишменте партии тори старую боязнь беспокойного лидера, ведущего их в неудобном, незнакомом направлении. С этого момента образовался разрыв между тем, каким хотел видеть эту кампанию Центральный офис, и тем направлением, на котором настаивала я.

Однако эти проблемы стали очевидны для меня не сразу.

К четвергу 19 апреля в Лондоне было немало переживаний по поводу последствий моей речи в Кардиффе и «позиционирования» партии и нашей кампании. Питер Торникрофт убедил себя в том, что мы допустили стратегическую ошибку, которую нельзя повторять.

И поскольку ничего из того, что сделал Центральный офис или мои коллеги, по-видимому, не получало особенного общественного внимания, он решил лично включиться в написание моих речей. Не зная ничего об этом, я провела утро того четверга за посещением текстильной фабрики в Лестере, где я с успехом применила свои детские навыки, пришивая карманы посреди хаотичной толпы журналистов и изумленных работников.

Однако незадолго до того, как автобус прибыл к фабрике Кедбери в Борнвилле, я узнала, что Питер Торникрофт настаивает на том, чтобы сильный пассаж о профсоюзах, написанный Полом Джонсоном, одним из ведущих журналистов Британии, историком и обращенным из социалистов, следует удалить из вечерней речи в Бирмингеме – втором крупном собрании кампании. Питер счел его слишком провокационным. Он также очевидно вмешался чтобы Кит Джозеф перестал говорить на данную тему. Я была не согласна с оценкой Питера. Но находясь вдали от Лондона, я не чувствовала достаточной уверенности в своем суждении, чтобы поставить его во главу угла. Поэтому я со злобой вырвала соответствующие страницы текста моей речи и вставила еще несколько безобидных пассажей. Я довольствовалась знанием того, что последняя секция моей речи, с которой мне помог Питер Керрингтон, содержала в себе несколько мощных элементов об обороне и внешней политике, умышленно применяя тон и часть лексики моей прежней речи в ратуше Кенсингтона.

Речь в Бирмингеме была огромным успехом – не только пассажи, посвященные взаимоотношениям Востока с Западом и коммунистической угрозе, но и касающиеся закона и порядка, где я пообещала «поставить стальной барьер» на социалистическом пути к беззаконию. После этого мы поехали обратно в Лондон, где на следующий день (в пятницу 20 апреля) должны были состояться визиты избирательных округов.