Автобиография

Позволю себе лишь одно критическое замечание в адрес начинающих писателей: они совершенно не ориентируются на рынке, куда выбрасывают свою продукцию. Например, бессмысленно писать роман объемом свыше тридцати тысяч слов — в наши дни такой роман трудно напечатать. «О, — возразит автор, — но этот роман должен быть именно таким!» Быть может. Если автор — гений. Но большинство-то из нас — ремесленники. Мы делаем то, что умеем и от чего получаем удовольствие, и мы хотим выгодно продать свое изделие. А коли так, ему следует придать ту форму и тот размер, которые пользуются спросом. Какой толк плотнику делать табуретку высотой в полтора метра? Никто не захочет на ней сидеть, сколько бы кому ни внушали, что табурет такой высоты выглядит красивее. Если вы собрались писать книгу, узнайте, какого объема книги лучше читаются, и постарайтесь уложиться именно в этот объем. Если хотите написать рассказ для определенного журнала, вы должны точно знать, какого рода и объема рассказы печатает именно этот журнал. Вот если вы задумали написать рассказ для себя — тогда дело другое, пишите как хотите и сколько хотите; но тогда вам придется ограничиться удовольствием, которое вы получите от его написания. Весьма неплодотворно для молодого автора считать себя богоданным гением, — конечно, встречаются и такие, но очень редко. Нет, следует рассматривать себя как мастера, у которого в руках хорошее, честное ремесло, и овладеть сначала всеми тонкостями этого ремесла, а уж затем вкладывать в него свои творческие идеи; но подчиняться при этом дисциплине по части формы — обязательно.

К тому времени у меня впервые забрезжила мысль, что я могу стать профессиональным писателем. Хоть уверенности еще не было. Я все еще считала, что писать книги — это естественное развитие умения вышивать диванные подушки.

Перед нашим переездом из Лондона в пригород я брала уроки ваяния. Я была истовой поклонницей искусства скульптуры, предпочитала его живописи и мечтала стать скульптором. Однако меня очень скоро постигло разочарование: я поняла, что это не для меня, ибо у меня отсутствовало предметное воображение. Я не умела рисовать, следовательно, не могла и лепить. Какое-то время я еще лелеяла надежду, что работа с глиной поможет обрести чувство формы, но в конце концов поняла, что не вижу своей будущей скульптуры. А это все равно, что заниматься музыкой, не имея слуха.

Я сочинила несколько песен, из тщеславия переложив на музыку свои же стихи. Послушав вальс собственого сочинения, пришла к выводу, что никогда не слышала ничего более банального.

Хотя некоторые мои песенки были, по-моему, недурны. А одно стихотворение из цикла «Пьеро и Арлекин» мне даже нравилось. Я решила, что стоит позаниматься гармонией и композицией. И все же именно писательство, похоже, было моим способом самовыражения.

Я сочинила мрачную пьесу. Фабула была основана на инцесте. Ее решительно отвергли все импресарио, которым я ее посылала, — «слишком неприятный сюжет». Забавно, что нынче эта пьеса как раз могла бы заинтересовать продюсеров.

Еще я написала историческую пьесу об Эхнатоне[451]. Мне она страшно нравилась. Джон Гилгуд[452] любезно откликнулся на нее, написав мне, что в пьесе есть интересные моменты, но она потребует слишком больших постановочных средств и ей недостает юмора. Я как-то не связывала юмор с Эхнатоном, но вдруг поняла, что была не права. В Древнем Египте, разумеется, было столько же юмора, сколько в любом другом месте, — жизнь везде и всегда жизнь — в трагическом тоже есть смешное.

Глава 3

После возвращения из кругосветного путешествия мы прошли через столько волнений, что теперь наслаждались безмятежностью наступившего периода нашей новой жизни. А ведь именно тогда, наверное, меня должны были посетить первые дурные предчувствия. Очень уж все хорошо шло. Арчи нравилась работа, владелец фирмы был его другом, сослуживцы — приятными людьми; сбылась мечта его жизни — он вступил в привилегированный гольф-клуб и играл в гольф каждый выходной день. У меня пошло дело с книгами, и я начала думать, что, быть может, смогу неплохо этим зарабатывать.

Догадывалась ли я, что в ровном теноровом звучании тех дней была какая-то фальшь? Не думаю. Но чего-то действительно недоставало, хотя я не могла тогда сколько-нибудь внятно выразить это словами. Мне не хватало дружеской теплоты наших с Арчи былых отношений, наших воскресных поездок на автобусе или поезде по разным новым местам.

Теперь выходные дни были самым унылым для меня временем. Мне часто хотелось пригласить гостей, кого-нибудь из лондонских друзей. Арчи был против, так как это могло испортить его отдых. Если бы у нас кто-то гостил, ему пришлось бы больше времени проводить дома и пропускать партию в гольф. Я предлагала ему вместо гольфа поиграть иногда в теннис на платных кортах в Лондоне. Он приходил в ужас от подобного предложения. Из-за тенниса, говорил он, можно потерять меткость, необходимую для гольфа.

Гольф стал для него почти религией.