Автобиография Шэрон Стоун. Красота жизни, прожитой дважды

В этом бизнесе плаксам не место, особенно если я, будучи женщиной, хочу доказать свой характер.

Я обожала просыпаться со своим малышом под органные концерты, которые каждый выходной проводили в музее неподалеку от нашего дома. Обожала брать его в кино в маленьком детском автокресле. Он очень любил смотреть мюзиклы, а потом есть мороженое в рожке, размазывая его по всему лицу. Отличное было время. Я обожала хвастаться сынишкой. Моим красивым сыночком. Моим Роаном.

Я обожала в нем все. Его запах, маленькую лысую головку с хохолком светлых волос, огромные голубые глаза. Его пухленькие ножки, такие пахучие. «У кого это тут ножки пахнут сыром с плесенью?» – спрашивала я его. Ему ужасно нравилось.

А потом все полетело к чертям.

Я бы рассказала вам, что именно, но я подписала соглашение о неразглашении, а потому не могу. Еще я уважаю своего ребенка, а потому не буду. Но вот что я вам скажу: меня наказали за то, что я боролась за равноправие женщин, и я понимаю, что, написав эту книгу, я снова могу быть не понята или наказана. Но в этот раз я не боюсь.

Лишившись права быть основным опекуном Роана, я перестала функционировать. Просто лежала на диване. Я чувствовала вечную усталость. Каждый день после полудня я засыпала и не могла подняться. Потом моей дорогой подруге и крестной Роана диагностировали рак груди, и она выяснила, что у нее ген рака молочной железы. Она тоже была матерью-одиночкой. Мы, все ее ближайшие подруги, решили, что нам стоит сделать маммографию. Во время процедуры врач заметил перебои в моем сердцебиении и предложил сделать еще и тредмилметрию[169]. Мое сердце будто рехнулось, случился приступ, меня положили на стол и собрали консилиум врачей. Казалось, мне понадобится кардиостимулятор.

Что ж, решила я, мне придется лечиться в более укромном месте, чтобы выяснить, что со мной не так. На тот момент мне определенно не нужно было излишнего внимания прессы – оно могло стать очередной причиной урезать мои и без того сократившиеся опекунские права, поскольку проблемы со здоровьем уже сыграли против меня. Я отправилась в Клинику Мейо[170]. Да, оказалось, у меня выпадение сердечного клапана, но угадайте, что еще? Еще у меня нашли анорексию. Да, я перестала есть, расклеилась и даже не заметила. Я просто легла и сдалась. Судя по всему, мое сердце на самом деле было разбито. У меня обнаружилось учащенное сердцебиение в верхней и нижней камерах. Мой наставник в буддизме Тензин сказал, что мое сердце расширяется, дабы принять эту часть моей судьбы.

Мой друг Ричард Гир однажды так описал медитацию: «Проходит, проходит, проходит. Проходит, проходит, все проходит. Наступает просветление». Кажется очевидным, пока все не начинает действительно уходить, уходить, уходить.

Главврач клиники сказал, что мне могут выписать антидепрессанты и подсказать хорошего психиатра либо книгу о правильном питании, чтобы я взяла год-два отдыха, выполняла физические упражнения, хорошо ела и разбиралась в своей жизни. Я решила так и сделать. Закрыла свой офис, правильно питалась и начала разбираться, что к чему.

Да, я перестала есть, расклеилась и даже не заметила. Я просто легла и сдалась.

Я сидела у стоматолога. Врач чистила мне зубы – процедуру приходилось делать каждые четыре месяца, потому что из-за лекарств для мозга зубы ослабевали и быстро начинал образовываться зубной налет. Знаю – лишняя информация, но где теперь уже граница между нужным и лишним? Стоматолог рассказывала, как провела выходные, а именно – о том, что она вместе с офис-менеджером ездила в женскую тюрьму. «Оказывали стоматологическую помощь?» – спросила я, подумав, насколько отважный и крутой у меня доктор. Но нет: она сказала, что учила всех этих женщин прощать себя. Меня это просто потрясло. Она учила осужденных правонарушителей прощать себя. Это прямо-таки било по больному.

Я спросила, не может ли она научить тому же и меня. Ее это озадачило. Я объяснила, что хотела, чтобы они с помощницей пришли ко мне домой и помогли, рассказали, как простить себя за то, что я потеряла своего сына. Я не могла с этим жить. Меня так волновало, что он уже потерял свою биологическую мать, беспокоилась, что для него будет травмой потерять еще и приемную. Что это будет значить для него в долгосрочной перспективе?

И они помогли мне. Я простила себя. Узнала, что идеален только Господь. Только Господь знает почему. Сделала ли я все, что могла в то время? Да. Искренне ли я пыталась сделать все возможное? Я знала, что пыталась. Любила ли я его все время всем своим сердцем? Я знала, что любила. Почему я злилась на маленького мальчика? Потому что я очень по нему скучала.

Я устроила буддийский алтарь[171]. Туда же поместила фотографию Роана. Я писала ему записки, клала их в молитвенную чашу и медитировала, чтобы ничего не держать в себе и здоровым способом высвобождать свои эмоции.