Автобиография Шэрон Стоун. Красота жизни, прожитой дважды

Я открыла дверь в собственную клетку и освободила себя. С болезнью было покончено. Я потребовала, чтобы мне предоставили надлежащую медицинскую помощь, и получила ее. Я стала уважать себя и, вооружившись состраданием к самой себе, добилась уважения окружающих. Я осознала, что моя злость – великолепная штука. Это мощная часть меня, подобная другим ценным ощущениям вроде обоняния, вкуса и осязания. Если правильно воспользоваться этой злостью, контролировать ее, выбрать правильный способ ее использования, она становится ценным активом.

Столько людей говорили мне, что все утрясется, что Роан останется со мной.

Я плакала. Я волновалась. Я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме как на том, как вернуть сына домой, в свои объятия. Ничто другое не имело значение. Только как вернуть ребенка. Я каждый раз проигрывала в суде – а потом перестала. Я сильно заболела, мне пришлось перезаложить дом в Лос-Анджелесе, я не могла работать.

Пресвятые угодники, как сказал бы мой папа.

Ладно.

Оказалось, надо просто перестать сопротивляться.

Через несколько месяцев, летом 2013 года, я стояла в кухне, и тут моя помощница Тина принесла письмо. Оно только что пришло. На первых страницах говорилось, что меня номинировали на Премию Саммита мира. Ежегодно лауреаты Нобелевской премии мира прошлых лет вручают эту награду деятелям культуры и индустрии развлечений, которые, по их мнению, внесли наибольший вклад в дело продвижения мира. Я чуть не упала, пока читала это письмо.

К счастью, рядом оказался мистер Роберт, маляр, работавший у меня на тот момент уже тридцать лет и ставший членом семьи. Он сидел за кухонной стойкой и обедал. Он взглянул на меня, улыбнулся и сказал: «Что ж, ты этого заслуживаешь, правда-правда».

Я уже собиралась встать по стойке смирно, но тут Тина заметила: «Думаю, вы не прочли последнюю страницу». Так и есть. А там было сказано, что я выиграла. Я начала задыхаться.

Мистер Роберт рассмеялся: «Вот видишь, как раз об этом я и говорю».

Ради этого мероприятия мы на неделю поехали в Польшу, и я познакомилась с людьми, которые стали мне друзьями на всю жизнь. Это было замечательно. Там собралось великое множество обладателей Нобелевской премии мира прошлых лет. Судя по всему, им пришлось договариваться, кто будет вручать мне награду. Бетти Уильямс решила, что сделать это должна она. Бетти вместе с Мейрид Корриган получила Нобелевскую премию мира в 1976 году за свой вклад в мирное разрешение конфликта в Северной Ирландии. Это произошло после того, как на глазах у Бетти троих детей сестры Мейрид насмерть сбила машина одного из боевиков ИРА[174], смертельно раненного британскими военными. Мейрид и Бетти собрали двести матерей и организовали марш. В следующем марше участвовало десять тысяч матерей, а в следующем – тридцать пять тысяч. Их деятельность остановила междоусобную войну. Когда Бетти поднялась и заговорила со мной, я поняла, что встретила человека, который уже знал меня. Того, кто уже понимал меня. Мы стали семьей.

Она рассказала, как однажды к ней подослали наемного убийцу. Он долго искал ее, а когда наконец нашел, она просто с ним поговорила. Он не только пощадил ее, но и перестал убивать, и до сих пор находится рядом с ней, трудится вместе с ней над общим делом, ради мира. Я спросила, как она этого добилась, и она сказала: «Дорогая, я полюбила его». Эта женщина – моя путеводная звезда. Именно благодаря ей я сумела все преодолеть на своем пути.

Теперь я стараюсь помнить, что нельзя загонять себя так, что потом сложно восстанавливаться. Теория, что «под лежачий камень вода не потечет», предполагает определенные границы, и у тех, кто привык с нереальной силой загонять себя, эти границы совершенно иные. Теперь для меня важно последовательно совершать свой бесконечный путь, руководствуясь верой, целью и жизненной философией.

Когда я вернулась из больницы, то еле ноги волочила. Количество нужных моему мозгу препаратов и последствия инсульта оказали разрушительное воздействие на весь организм.

Моя жизнь рухнула. Мало-помалу я теряла все, что имела. Я уже не могла постоять за себя и сопротивляться тем, кто задался целью сломать меня. Как бы то ни было, они растоптали мое эго, уничтожили мой мир в том виде, в котором я его знала, уничтожили успех, которого я так добивалась, лишили сбережений, которые я зарабатывала, стоя на четырехдюймовых каблуках на бетонном полу по шестнадцать часов в день, а то и больше. Я и без того оказалась на дне, а меня все пинали и пинали.

Самый близкий мне человек – или тот, кого я считала близким, – не проявил преданности, зато со мной была любовь. Любовь моей семьи. Когда стало ясно, что наступает кризис, те, кто по-настоящему любил меня, вернулись в мою жизнь и стояли насмерть. Любовь будто передавалась по сарафанному радио, но главное, это была любовь, которая рождается, когда люди молятся и думают о тебе. Эта любовь была мне знакома, и я глубоко прочувствовала ее, и эта любовь сохранила мне жизнь, когда шанс на выживание составлял один процент.