Автобиография Шэрон Стоун. Красота жизни, прожитой дважды

Тем временем я познакомилась с Аммой, «обнимающей святой»[172]. Я слышала о ней, читала, видела ее по телевизору, но никогда не встречала лично. Она путешествует по миру, обнимая людей и даруя свое благословение. И все. Вот чем она занимается. Она дарит стольким людям столько комфорта. Это колоссальное и изматывающее занятие, требующее щедрости и сострадания.

Когда отправляешься на встречу с ней (обычно они проводятся в самых больших залах самых больших отелей), все организовано так, что можно просто сесть и помедитировать рядом, послушать играющую фоном живую музыку, а когда готов будешь подойти и получить благословенное объятие, надо встать в очередь. Волонтеры подскажут, что подойти к ней можно в чулках, но без обуви, встать на колени вместе с ребенком, членами семьи или друзьями и склониться к коленям Аммы, и она охватит вас, обнимет – так сильно и тепло. Это долгие объятия, и, когда вы осознаете, что значит по-настоящему ощутить безусловную любовь, любовь чистого сердца, она благословит вас. Многие приходят с подношением – приносят цветы или фрукты из своего сада, а она в ответ дает детям шоколадные конфеты Kisses, а матерям – яблоки.

Когда в 2007 году она получила награду Prix Cinéma Vérité, вручаемую французской кинематографической организацией, которая повышает осведомленность населения о правах человека, меня пригласили выступить на церемонии. Я очень смутилась, это была почетная и волнительная миссия, поскольку мне выпал шанс не только встретиться с Аммой, но, как я надеялась, получить ее знаменитое объятие. Я хотела, чтобы меня так обняли. И меня обняли: ощущение было, будто тебя обнимает облако – теплое облако, которое пахнет добротой и излучает любовь. Она поговорила со мной на своем родном индийском языке[173]. Она верит, что ее долг – приносить утешение страждущим, и этот долг она выполняет с детства. Мы сразу подружились.

Теперь она принадлежит к числу самых дорогих моему сердцу компаньонов. Каждый раз, когда мы оказываемся в одном городе, я иду посидеть с ней, пока она раздает объятия. Ну, сначала я, конечно, тоже получаю объятие. Она шепчет мне на ухо «доченька, доченька, доченька» и обнимает меня, пока я плачу – отчасти даже от радости. И теперь я понимаю, что она излечила меня и позволила стать «доченькой, доченькой, доченькой». Она разрешает сидеть рядом с ней, сколько мне захочется, обсуждая со мной мою жизнь, мои попытки заняться служением другим, мои попытки вырасти над собой, разрешает посмотреть, как она служит другим. Это восхитительно. Это спокойно. Это освобождает.

Амма всегда спрашивает, чем я собираюсь заняться, над чем работаю. Наконец, после пяти лет злости и боли, захвативших меня безо всякой вины и оснований, я ответила: «Я работаю над тем, чтобы простить непростительное».

– А вот это хорошо! – она хлопнула в ладоши и так ослепительно улыбнулась мне, будто я была ее лучшей ученицей. – И как продвигается?

– Ну, с прощением все идет очень хорошо, – честно ответила я. К тому моменту я уже совершенно перестала переживать насчет своего разрушенного брака, тяжести алиментов на ребенка и всего остального. Но я не могла пережить, что у меня навсегда забрали сына.

– Что ж, придется тебе поместить непростительное в клетку, – сказала Амма.

– Вроде тех, что стоят в зоопарке или в цирке? – спросила я.

– Да.

– Ладно, – я постаралась себе это представить. – Готово.

– А теперь никогда не заходи в эту клетку.

– И все?

– Да, – сказала она.

Я просидела там долгое время, наверное час. Мне надо было свыкнуться с этой мыслью.

Я наблюдала, как Амма занимается своими делами, и боже правый, до чего она была хороша.

Она помогла мне понять, что даже у сострадания есть границы. Они не для тех, кто каждый день встает и выбирает путь разлада. К последним, кстати, отношусь и я.

Я поняла, что тоже не заслуживаю сострадания, раз поступаю так же. Я тоже участвовала в этом разладе. Мне понадобилось долгое время, чтобы отпустить прошлое. Чтобы навсегда уйти от клетки и больше к ней не приближаться.

Внутри меня так долго скрывался крокодил – он скалился и ждал повода, чтобы выбраться наружу и кого-нибудь цапнуть.

Ушло столько времени, чтобы добраться до пустоты. Остановиться. Отпустить. Полностью простить себя.

Мне понадобилось долгое время, чтобы отпустить прошлое. Чтобы навсегда уйти от клетки и больше к ней не приближаться.

Я простила ту маленькую девочку, которая не знала, что делать. Того ребенка, которому безумец угрожал смертью. Того ребенка, который так ждал героя, что готов был поверить любому манипулятору и становиться жертвой снова и снова. Девочку, верившую в собственную сказку о том, каким должен быть настоящий герой, из-за чего каждый раз, когда кто-то появлялся на горизонте – кто-то, кто вел себя, выглядел или пах так же, как этот фальшивый образ, она думала, что принц нашел ее и теперь точно спасет.

Я подошла к клетке и открыла ее.