Автоматом и гранатой

Бывший старшина обратил внимание на удобства, наличие печи, придал значение возможности просушить одежду. Данилин описал окрестности, сделал ставку в своем рассказе на безопасность, на описание общей обстановки. Щукин невольно улыбнулся, рассуждая в уме о разнице в поведении людей, но остановил себя и скомандовал:

– Вперед!

Подобравшись к стенам усадьбы польских помещиков, Егор отметил для себя толщину кирпичных стен первых этажей. Такие, по его мнению, должны были легко сдерживать пули и осколки во время обороны, если такое случится. Два здания соединялись высокой аркой, являвшейся одновременно галереей или балконом. Окон и дверей в проемах не было. Крыша почти полностью сгорела в одном здании и провалилась, но оставалась целой в другом. Полы в основном прогнили от постоянно попадающей на них влаги. Мебель отсутствовала или была в абсолютно непригодном к использованию состоянии. Но выбирать все равно было не из чего. А главное, что имелась замеченная Алексеевым печь с высокой кирпичной трубой. К тому же часть крыши давала защиту от непогоды и позволяла разведчикам хоть немного просушить насквозь промокшую одежду.

– Алексеев, Рыжий, Борисов, Первяков, – назвал Егор фамилии бойцов. – С вас дрова, растопка печи и разогрев сухпайков, у кого что осталось.

Названные разведчики, едва избавившись от вещмешков и захваченной в немецкой колонне поклажи, сразу же засуетились.

– Григорьев, Данилин, – повернулся он к бойцам, что были в стороне от него. – Поиск бутылок по всей усадьбе. Паны должны вино любить. Ищите хорошенько.

Оба солдата заулыбались, оценивая и слова командира, ставившего задачу, и его юмор, так необходимый сейчас для поддержки сил уставших и измотанных в рейде организмов всех разведчиков.

– Портной, Партизан, – продолжил Щукин. – В караул. Справа – один. Слева – второй. Через час смена.

– Есть! – коротко ответил первый из них, в то время как другой молча отправился на свой пост.

Отправив выполнять различные задания всех своих подчиненных, кроме Королева, который уже самостоятельно взялся за осмотр трофеев и прежде всего канистр с бензином, Егор принялся изучать карту, извлеченную из планшета, чтобы прикинуть маршрут предстоящего следования к территории немецкого рембата. Времени оставалось совсем мало. Нужно было покормить людей, дать им возможность просушить одежду, дать поспать хотя бы по два часа.

– Есть четыре бутылки, товарищ сержант, – доложил Григорьев и указал на прижатые руками к телу стеклянные емкости разного размера.

– Не густо, – отметил Щукин и приказал: – Несите это вместе с канистрами в соседнее здание, чтобы подальше от печи и огня было, и начинайте переливать. Будет хотя бы четыре.

– Пять! – оборвал его Королев. – Портной из кабины грузовика бутылку шнапса прихватил. Опустошим, будет пятая.

Услышавшие его слова разведчики заулыбались и посмотрели на Егора. Все ждали его реакции. Он почувствовал на себе взгляды солдат. Решение было за ним.

– Ладно, уговорили! – наконец сказал он и махнул рукой, разрешая подчиненным распить на всех одну-единственную бутылку трофейного алкоголя.

Бойцы сразу же приободрились. Работа в их руках заспорилась. Печь стала нагреваться, а по продуваемым насквозь помещениям усадьбы потянулся запах разогретых в котелках похлебок, наскоро приготовленных из остатков сухих пайков, выданных разведчикам в дорогу. Еще через пятнадцать минут все, кроме тех, что были в карауле, наслаждались коротким отдыхом и обедом возле разогретой печи внутри польской барской усадьбы.

Самому Егору, уставшему не меньше остальных, а может, и больше из-за нагрузки от ответственности за выполняемое задание командования и жизни людей, казалось, что ест он сейчас самый вкусный обед в своей жизни. Горячие кусочки размятой ложкой тушенки таяли на языке. Подогретый черный хлеб и несколько глотков трофейного шнапса согревали желудок. Кирпичная стенка печи начинала прогревать мокрый ватник и гимнастерку на спине. Разведчику хотелось забыться, заснуть крепким сном. Но мысль о предстоящей ночной вылазке, которую он задумал, не давала ему покоя.

– Я вот о чем думаю, – тихо произнес сидевший рядом Королев, чем вывел Егора из задумчивости. – Мне тот власовец, которого сегодня мы в плен взяли, никак покоя не дает. – Он замолчал, сворачивая самокрутку. – Как так получается, что люди становятся предателями? Что их толкает к этому? Ведь он когда-то служил в армии, не сразу в плен попал, – продолжил младший сержант.

– Не знаю, – растерянно ответил Егор. – Я до сегодняшнего дня всего раз с таким встретился. В сорок третьем под Мценском дело было. Он в немецкой форме оказался, а заговорил чисто, по-нашему. Я тогда в него без всякого сожаления три пули всадил.

Щукин замолчал, вспоминая давнюю неожиданную встречу с изменником, которого он вынужден был, находясь в боевой обстановке, убить на месте.

– А я к предательству вообще отрицательно отношусь, в любом его проявлении, – взволнованно произнес Королев.