Автопортрет неизвестного

– Нет, – сказал он и повел в гостиную. Потом в столовую. Она оглядывалась. Он не зажигал свет. Было восемь вечера, март. Уже совсем темно. Спросил: – Хочешь чаю? Или кофе? У меня есть пирожки и конфеты.

– Нет. А где твоя комната?

– Туда не надо. Там не убрано, и она очень крохотная. Пойдем в папин кабинет.

– Как красиво, – сказала она, войдя. – Сколько книг. Зажги свет.

– Не надо, – сказал Алеша.

Стоя у дивана, они обнялись. Она снова, как тогда на улице, уткнулась лбом в его подбородок, он вдохнул запах ее волос и снова чуть отогнул воротник ее батника и прикоснулся губами к ее шее. Шея совсем не была соленая, значит, она была в душе не утром, а вот буквально час назад. Она подняла голову, и они по-настоящему поцеловались. То ли он ее слегка подтолкнул к дивану, то ли она чуть попятилась, утягивая его за собой, но они уже лежали, обнимаясь; он, приподнявшись на локте, расстегнул на ней батник и стал целовать ее грудь. Она села на диване и разделась и снова легла, они снова целовались, а потом она чуть-чуть, но вполне понятно подтолкнула его голову вниз. Алеша никогда этого не делал и тут же вспомнил, что в институте они в курилке смеялись над одним парнем, который рассказал, что делал это. Алеше сначала было неловко, но у нее был нежный живот и бархатная теплая внутренность бедер, прохладных снаружи; пахло свежим телом, шампунем и духами «Сикким», и это было не передать как вкусно, и она тихо и часто дышала, как будто сдерживаясь, чтобы не застонать, а потом сказала: «А теперь дай мне», а потом она сказала: «Ну иди сюда», и он только помнит, как в конце спросил: «А можно…», и она прошептала: «Да, да, да».

Потом они лежали рядом, и она спросила: «А что это мелькает? Как будто огоньки?» Алеша объяснил, что это зайчики от полированных шариков на маятнике торсионных часов. «А почему ты в Нескучном не захотела целоваться по-настоящему? – спросил он. – Я тебе тогда еще не очень нравился?» – «Очень, – сказала она. – Вот именно поэтому. Я не восьмиклассница, чтоб целоваться, а потом домой бежать. Если целоваться по-настоящему, то чтобы тут же сразу всё было… Понимаешь?» Потом она спросила, как найти ванную. Пришла минут через пять. «Здесь можно курить?» – «Да, конечно, тут у нас все прокурено. Вон на столе папина пепельница». Она молча выкурила сигарету. Снова легла рядом.

– Как тебя в детстве звали? – спросил Алеша. – Например, в садике?

– Лиса, – сказала она. – Как любую Лизу.

– Лисичка-сестричка, давай вместе жить, – сказал он. – А?

– Давай. А где?

Алеша приподнялся на локте и взмахнул рукой. Дверь кабинета, где они лежали на диване, была открыта, видна была гостиная и дальше, сквозь стеклянную дверь, огромная столовая. Анфилада. Три люстры висели по струнке. Часы пробили две четверти. То есть все это – включая ее приход, раздевание, целование и потом поход в ванную – заняло всего полчаса.

– Что, разве мало места? – спросил он.

– Совсем нет места, – тихо засмеялась она. – Я, когда в душ ходила, обошла всю квартиру. Это же просто квартира-музей твоего папы. Так и просится мемориальная доска на доме. Здесь жил и работал крупный советский и всё такое… Доска есть, кстати?

– Не смейся. Нет никакой доски.

– Ты что, я со всем уважением! Доска нужна. Надо ее пробить через Моссовет. Займись вместе с мамой. Но не в том дело. Тебе здесь места нет. В такой квартирище у тебя вон какая комнатушка.

– У мамы тоже. У меня десять метров, у нее пятнадцать. Это была их с папой спальня, между прочим.

– Тем более, – сказала Лиза. – И еще. Я, конечно, заранее очень уважаю твою маму, но должна заранее сказать: мы с ней не поладим.

– Почему? – изумился Алеша. – Она чудесная! Умная, добрая, ты что!

– Не сомневаюсь, – вздохнула Лиза. – Но мы с ней все равно не поладим. Мне так кажется. Лучше и не пробовать.

– Н-да, – мрачно сказал Алеша. – Хорошее начало.

– Можешь взять назад свое предложение, я не обижусь.

– Ты что! – Он бросился целовать ее, обнимать и шептать всякие слова и клятвы, и ему снова захотелось, и им снова было хорошо, и часы пробили сначала три четверти, а потом девять раз. Господи, всего час! Они пили чай в гостиной почти совсем голые: Алеша в полотенце на бедрах, а Лиза в своем батнике, накинутом на плечи.

Потом все-таки познакомились: Лиза с мамой, он с Лизиными родителями, и знакомили родителей друг с другом.

Вот Лиза была уж точно не своя. Вот уж совершенно из другого инкубатора. Но Алеше было все равно. «Значит, это настоящее» – так он сам подумал.

«Покажи нам свою барышню, я видела, как вы в подъезд заходите, кто она вообще?» – спросила Ната Ильясова, столкнувшись с Алешей во дворе. «В каком смысле кто?» – «Чья дочка?» – «Чего-чего?» – Он хмыкнул, пожал плечами и прошел мимо.

24.