Автопортрет в кабинете

Это особенно очевидно в азбуках – в моем собрании есть немало экземпляров на разных языках. В то мгновение, когда ребенок готовится переступить роковой порог письменного мира, его понятные колебания и ужас в течение короткого времени сосуществуют с обещаниями и великолепием наконец-то покоренного Глагола. В любом случае, даже когда речь не идет об азбуках, ребенок всегда ошеломлен или находится в затруднении, сосредоточен на своих играх или совершает самые жестокие ошибки. То есть в действительности он – чужак, который никоим образом не принадлежит к тому же виду, что и взрослый, хотя сегодня эта гетерогенность постепенно рассеивается – как и в отношении женщин.

Иллюстрация из греческой азбуки

Самая ценная книга коллекции – первое издание «Пиноккио» в выпусках первого года «Журнала для детей» (1881). В конце Пиноккио не превращается в хорошего мальчика – его вешают двое убийц: «Постепенно глаза его затуманивались; и хотя он чувствовал приближение смерти, он все же надеялся, что с минуты на минуту какая-нибудь добрая душа ему поможет. Но когда он увидел, что никто не приходит, ему вспомнился его бедный папа. „О папочка! Если бы только ты был здесь!“. И ему не хватило дыхания, чтобы сказать что-то еще. Он закрыл глаза, открыл рот, вытянул ноги и, содрогнувшись всем телом, словно окоченел».

Иллюстрация Сабино Профети к «Несчастному принцу» Томмазо Ландольфи (Флоренция: Vallecchi, 1943)

Но, пожалуй, моя самая любимая книга – это первое издание «Несчастного принца» Томмазо Ландольфи[135] с великолепными рисунками Сабино Профети, художника, который, вероятно, никогда не существовал, потому что из его творчества известны только эти иллюстрации. У меня есть еще один экземпляр, который мне подарили в детстве, – его картинки так сильно повлияли на мою фантазию, что мне пришлось включить их во второе издание «Идеи прозы».

Ландольфи всегда терзали две тайны – случай и язык. В «Диалоге о главнейших системах» – вершине итальянской литературы тех лет – они сплетаются в стихотворении, которое автор, по воле случая, написал на несуществующем языке или – что то же самое – на языке, который, по его мнению, знает только он: «Aga magéra difúra natun gua mesciún…» Но, как показывает первый из «Невозможных рассказов», лексика каждого языка на самом деле содержит в себе несуществующий язык, который, будучи никому – или почти никому – не известным, является языком поэзии (подобным мертвому языку, в который был влюблен Пасколи). В те же годы Антонио Дельфини[136], завсегдатай, как и Ландольфи, флорентийских кафе, преследовал ту же мечту, завершив «Воспоминание о басконке» совершенно непонятным стихом (на самом деле, как я обнаружил, он написан на баскском языке: «Ene izar maitea / ene charmagarria…»[137]). Поиски несуществующего языка по прихоти случая и вопреки ему – этой азартной игре Ландольфи посвятил всю жизнь.

Иллюстрация Сабино Профети к «Несчастному принцу» Томмазо Ландольфи

На странице одной из азбук – быть может, именно такую азбуку Пиноккио продал, чтобы посмотреть представление кукольного театра, – представлен список простых слогов (ба бе би бо бу, ва ве ви во ву, га ге ги го гу и т. д.), снабдивший Итало (а до него – Жоржа Перека) материалом, из которого, по примеру Русселя[138], можно всякий раз извлекать короткую историю. Я помню, как он веселился, рассказывая историю, которую извлек из ла ле ли ло лу: «Ницще, коснувшись пальцем головы, объясняет Лу фон Саломе, что главное его достоинство – интеллект: „L’ale lí l’ho, Lu!“[139]». Этот метод прямо противоположен опытам Русселя – но, по сути, он такой же и заключается в придании смысла тому, что смысла не имеет, – вместо того, чтобы лишить смысла то, в чем его слишком много.

Мне часто снилось, что я нахожу Книгу, абсолютную и совершенную – ту, что мы более или менее осознанно ищем на протяжении всей жизни повсюду, в каждом книжном, в каждой библиотке. Эта книга иллюстрирована, как и старые книги для детей из моей коллекции; во сне я держу ее в руках и листаю со все большей радостью. Мы не оставляем эти поиски на протяжении многих лет, пока не осознаем, что такой книги нигде нет и что единственный способ ее найти – написать ее самим.