Автор и герой в эстетическом событии

⁴⁶ Понятие романтической иронии, разработанное Фридрихом Шлегелем, предполагает победоносное освобождение гениального я от всех норм и ценностей, от своих собственных объективаций и порождений, непрерывное «преодолевание» своей ограниченности, игровое вознесение над собой самим. Ироничность есть знак полной произвольности любого состояния духа, ибо «действительно свободный и образованный человек, – замечает Шлегель, – должен бы по своему желанию уметь настроиться то на философский лад, то на филологический, критический или поэтический, исторический или риторический, античный или современный совершенно произвольно, подобно тому как настраивают инструмент, – в любое время и на любой тон» (Литературная теория немецкого романтизма. Л., 1934. С. 145) (Примечание С.С. Аверинцева).

⁴⁷ Согласно Риккерту, в философском словоупотреблении граница между объектом и субъектом подвижна. Риккерт говорит о «трояком противоположении субъекта объекту». 1. «Слово “внешний мир” содержит в своем первоначальном смысле пространственное отношение», – при этом мое одушевленное тело выступает как субъект, а окружающий его в пространстве мир – как объект. 2. Субъектом считается мое духовное я, объектом – все, что не является содержанием моего сознания, в том числе и мое тело. 3. Третье противоположение проходит уже в сознании: в область объектов отнесены мои представления, восприятия и т. п., т. е. «содержание» моего сознания, субъект при этом – собственно сознание, «чистое я». Бахтин здесь имеет в виду то, что Риккерт называет «имманентным» объектом, т. е. объектом, пересекающимся, в частности, с душевной жизнью (см.: Риккерт Г. Введение в трансцендентальную философию. Предмет познания. Киев, 1904. Гл. 1, разд. II).

⁴⁸ Солипсистом был А.И. Введенский, утверждавший, что обосновать существование душевной жизни в другом человеке и тем более понять ее в принципе невозможно: всегда я представляю себе «вовсе не чужую, а свою собственную душевную жизнь, помещенную в условиях, при которых проходит чужая» (Введенский А. О пределах и признаках одушевления. СПб., 1892. С. 37); «Для нас недоступно даже и представлять-то себе чужую душевную жизнь как чужую» (там же. С. 36). Данное положение философ называл «законом А.И. Введенского»; критикуя его, ученик петербургского профессора И. Лапшин написал книгу «Опровержение солипсизма».

⁴⁹ Данную гносеологическую интуицию можно найти, например, у Г. Гомперца под термином «эндопатия». При познании отождествление субъекта с объектом, по Гомперцу, происходит через «вкладывание чувства или эндопатию»: «Под вкладываемым (эндопатическим) чувством мы понимаем такое чувство, которое мы переживаем в предмете, как и принадлежащее ему, независимо от того, считаем ли мы теоретически предмет живым или нет» (Гомперц Г. Учение о мировоззрении (Указ. изд. С. 229)). До Гомперца о подобных вещах писал Р. Авенариус. Вкладывание, «интроекция», согласно Авенариусу – это «теоретическая попытка вложить психические переживания внутрь человеческого организма» (Ланц Г. Философия Рихарда Авенариуса // Логос. 1911–1912. Кн. 2–3. С. 208). Борясь с «интроекционными пережитками» в философии, Авенариус отрицал субъекта опыта (тогда как учения типа философии Гомперца не признают самостоятельности объекта) и выдвигал в противовес субъект-объектной гносеологии теорию «эмпирио-критической координации».

⁵⁰ Бахтин не ставит в своих философских трудах драматических, воистину роковых для европейской послекантовской мысли проблем, в частности, проблем теории познания. Его «эстетика» – созерцание в пространстве и времени в первую очередь – имеет характер чистого описания.

⁵¹ Ср. прим. 7 к I фрагменту АГ.

⁵² Ср.: автор находится «как бы на касательной к изображаемой им действительности», к «хронотопам» произведения (ВХ. – ВЛЭ, С. 404, 405). «Обстояние» – словцо Андрея Белого.