223
Выделяя три данных момента в художественном произведении, Бахтин следует эстетике Б. Христиансена, представленной в его книге «Философия искусства». Это подтверждается текстуальным совпадением: если Христиансен однажды говорит о содержании как о «что» произведения и о форме как о его «как», то тот же самый троп использует и Бахтин (ср.: СМФ, 329). Разумеется, в данные категории Бахтиным вложен совсем иной смысл по сравнению с субъективистской эстетикой восприятия Христиансена. Однако, вероятно, именно к Христиансену восходит важное положение Бахтина о «преодолении материала» деятельностью художника (ср.: «… Повсюду мы вынуждены были вступить в противоречие с догмой, утверждающей самоцель чувственного созерцания в искусстве. <…> Главное в музыке – это неслышимое, в пластическом искусстве – невидимое и неосязаемое. Чувственное выступает носителем нечувственного»224
Возможно, Бахтин имеет в виду излагаемый нами ниже фрагмент диалога Платона «Федон», содержащий рассказ Сократа о становлении его важнейших философских убеждений. Сократ сообщает собеседнику, что в молодые годы у него была «настоящая страсть к тому виду мудрости, который называют познанием природы»; в духе, действительно, античного позитивизма Сократ задавал себе вопросы типа следующих: «Чем мы мыслим – кровью, воздухом или огнем? или же ни тем, ни другим и ни третьим, а это наш мозг вызывает чувство слуха, и зрения, и обоняния, а из них возникают память и представление <…>» и т. п. Но позже Сократ отказался от поисков первопричин на этом пути: «Я не решаюсь судить даже тогда, когда к единице прибавляют единицу, – то ли единица, к которой прибавили, стала двойкой, то ли прибавляемая единица и та, к которой прибавляют, вместе становятся двумя через прибавление одной к другой». Конечно, кто-нибудь мог бы утверждать, говорит Сократ, что «Сократ сейчас сидит здесь потому, что его тело составлено из костей и сухожилий и кости твердые и отделены одна от другой сочленениями…» и т. д.; «и для беседы нашей можно найти сходные причины – голос, воздух, слух и тысячи иных того же рода, пренебрегши истинными причинами», – и тут Сократ вырывается из позитивистского хода мыслей, – «а именно – что раз уж афиняне почли за лучшее меня осудить, я в свою очередь почел за лучшее сидеть здесь, счел более справедливым остаться на месте и понести то наказание, какое они назначат» (Федон, 96А—99В). Нравственные мотивы, а не причины природного порядка руководят поведением человека, – таков смысл данного фрагмента «Федона», содержащего эпизод философской биографии Сократа.226
Возможно, здесь и ниже Бахтин полемизирует с концепцией «литературного факта» и «литературной эволюции» Ю.Н. Тынянова, развитой в статье Тынянова «О литературном факте» (Леф. 1924. № 2. С. 101–116). Ср.: ФМЛ. Ч. IV, гл. II: «Формальная теория исторического развития литературы».227
Ср.: «Журналы, альманахи существовали и до нашего времени, но только в наше время они сознаются своеобразным “литературным произведением”, “литературным фактом”»228
«Символика», «композиция», «слова-символы» и т. п. – набор категорий ранних работ В.В. Виноградова. См., в частности, его исследование «О задачах стилистики. Наблюдения над стилем Жития протопопа Аввакума», где «символика» Жития описана через выделение трех определенных семантических рядов229
Полемический намек на статью Б. Эйхенбаума «Как сделана “Шинель” Гоголя». Ср.: ФМЛ. С. 89: «Конечно, художественное произведение не только творится, но и делается. Для футуристов же оно – только делается».