Автор Исландии

Женолюбия в нем заметно не было: все вечера в Болотной хижине Студент лежал и читал одну и ту же книгу, пока не выключали свет, – книгу, насчитывавшую не более пятнадцати страничек. Это было крошечное научное издание в мягкой обложке: «О теории относительности д-ра Альберта Эйнштейна». Автор – д-р Нильс Эпсё, в странном, но все же, наверно, очень точном переводе преподобного Халльдоура Бьёртнссона с хутора Камни.

Через пятнадцать с лишним лет Лаурус вновь выплыл в их жизни – на этот раз в Хельской долине: нищий бродяга, один из тех немногочисленных гостей, которые приходили с севера – всего-да пешком, – изранивший пятки, помороженный при предсказуемом, но всегда неожиданном пасхальном снегопаде. Согбенный, но мускулистый пятидесятилетний человек. Щеки впалые, а зубы кроличьи. Из заледеневшей шерстяной шапки он достал другую, с жестким козырьком. Женщины отогревали его, пока он не перестал дрожать, а он тем временем рассказывал им о своем странствии. Пятилетняя Эйвис смущенно наблюдала. От Шахтенного ущелья по горам на юг был целый день пути, но обычно этот путь не вел сюда: путник сбился с дороги, не понял, куда попал, а Йоуру узнал только после четвертой чашки кофе. А она узнала его по запаху корицы. Трое суток сильного бурана не выдули из него аромат саго. Наверно, запахи исходят из души.

– Господи боже мой, и ты не замерз?

– Ну, все относительно.

Эйнштейн был другом маленького человека. Хроульв узнал этого типа, хотя студенческую шапочку и положили сушиться на печку. Сейчас он лучше, чем раньше, знал, что́ перед ним за птица. Он слыхал всякие рассказы. Один из них был про то, что однажды в Хортнафьорде, на юге, Лаурус напился-нагулялся и заснул на моховине. Когда утром он проснулся, то увидел в небе кита: возле берега парил Граф Цепеллин, летящий в Рейкьявик, а оттуда через океан на запад. Если верить тому рассказу, этот молодой человек так перепугался, что убежал в сарай и пришел в себя только после того, как жители хутора какое-то время подразнили его. Это событие так запало Лаурусу в душу, что после этого он поклялся положить конец собственной простоте. Он стал читать все о науке и технике, что только подворачивалось под руку, восхищался ученостью и учеными, на какое-то время стал вхож в Гимназию Акюрейри, мыл там полы и чистил картошку, но его выгнали, узнав, что он тайком пробирался на уроки латыни. Затем он странствовал по всей Исландии, украл студенческую шапочку на хуторе в Главной долине, а потом по пути на Озёрный мыс познакомился с норвежцем физиком и уверовал в теорию относительности. После этого он ходил-бродил по разным селениям и проповедовал фермерам учение Эйнштейна – без особого успеха. Такие теории могли работать на континенте, а в Исландии вещи были не относительными: мороз всегда оставался морозом, ураган – ураганом, и путь через хейди – длиной в шесть часов, неважно, относительно ли скорости ветра или земли.

– А не трудно было пройти весь этот путь, да еще при такой погоде?

– Ну, мне помогло то, что я все время шел против вращения земли, по-моему, почти все время.

И все же Лаурус был вовсе не докучным гостем: он был многоопытным бродягой и владел искусством испытывать терпение окружающих всякими затеями и объяснениями, заставлявшими собеседника потом целыми неделями ломать голову. «Земля обращается вокруг Солнца со скоростью тридцать километров в секунду, то есть 108 000 км/ч. А вот Гейри ездит на своем молоковозе не быстрее 50 км/ч. И все же нам не кажется, будто она, то есть Земля, куда-то спешит. Нам кажется, что Гейри едет быстрее. Вот видите, как все относительно!» Но самым причудливым, пожалуй, была его «всеобщая теория», – своего рода доморощенное толкование и продолжение теории Эйнштейна. «Сейчас ничто уже не такое, как раньше. Мы все куда-то движемся». И сельский люд молча глазел на этого странника у себя на кухне – люд, который в последний раз выезжал со своего хутора летом 38-го года, чтоб посмотреть на приезд короля в торговый городок[84]. Он наверняка был ужасно проницательным, этот Студент! «Я – не я, я всегда движусь от себя к себе. Смотрите: я иду от Лауруса и становлюсь перед Лаурусом. Сейчас я Лаурус, а через несколько минут стану Лаурусом, а тот Лаурус, которым я являюсь сейчас, тогда будет Лауруса. И это Лауруса – мое старое “я”, Лаурусом – новое, а Лау-рус – всего лишь транспортное средство, которое транспортирует меня из пункта А в пункт Б. На самом деле нас не существует, мы находимся в вечном становлении. Жизнь – одно большое движение. Движение множества», – завершал он и щурил глаза, оскла-бясь желтой кроличьей улыбкой. Йоуфрид поймала себя на том, что до сих пор неровно дышит к этому человеку, – через столько лет. Пусть он потрепан и сгорблен, но пахнет от него все еще приятно, и он такой умный. Может, ум пахнет, как крупа саго?