— Ира, теперь уже, увы, можно говорить о Вагриче в историческом плане. Какое место занимает его искусство в современной культуре? Я ведь помню, что проблема приоритета была для него весьма болезненной. «Постмодернизм, — говорил Вагрич, — это когда все у меня воруют». У него даже была такая шутка: «Приговор: Пригов — вор». Пригов, надо сказать, фразу оценил и включил в свою книгу.
— Найти ему нишу очень трудно. Поэтому так трудно сказать, где его место. Вагрич работает в жанре «Бахчанян». И я думаю, что нужно так и сделать: отдельно — история искусства, а отдельно — Бахчанян.
— Для нас, друзей Вагрича, он был Моцартом: все ему давалось легко и мгновенно, но только вы, Ира, знаете, как он работал.
— Вагрич не работал, Вагрич жил. Как только просыпался, он выполнял упражнение — картинку (он их делал каждый день в течение 15 лет). Это была своего рода зарядка. И дальше начиналось — работа со словарем, наброски, какие-то идеи. Так продолжалось круглые сутки. Даже рядом с кроватью лежали листы бумаги, блокноты и карандаши, потому что посреди ночи он просыпался и что-нибудь опять делал. Это был его образ жизни.
— А ему легко все давалось?
— Ему все давалось легко, потому что он делал лишь то, что хотел.
Source URL: http://www.novayagazeta.ru/arts/879.html
* * *
Как и словно - Общество
Общество / Выпуск № 121 от 29 октября 2010 г.
Метафора — не роскошь, а средство передвижения, тем более — у себя на родине. В Афинах, где газета зовется «эфемеридой», а банк — «трапезой», я встречал грузовики с жирной надписью «метафора». Они перевозили не слова, а мебель, но смысл — тот же
29.10.2010
<img src="http://www.novayagazeta.ru/views_counter/?id=1069&class=NovayaGazeta::Content::Article" width="0" height="0">
Метафору объединяет с юмором тайна происхождения. Азимов уверял, что только пришельцы сочиняют анекдоты. И я склонен ему верить, так как тоже не встречал их автора. Кажется, что само время снимает анекдот с языка — мгновенно и кстати. Но если анекдот заводится в толще коллективного языка, то метафора — счастливое сравнение — собственность писателя. При этом метафору, как шутку, нельзя выдумать. Вернее, можно, но не нужно. Вымученный смех, которым нас часто травят эстрадные профессионалы, оставляет ощущение мучительной неловкости. Трудное — не смешно, смешно — то, что пришло само и даром.
Метафора — такой же дар. И на вопрос «чей?» я отказываюсь отвечать, потому что откуда счастье, я тоже не знаю. Достаточно того, что оно встречается, бывает или хотя бы случается. А чтобы не упустить своего, надо, как нас учили, всегда быть готовым. Опытный автор умеет ждать. Элиот советовал поэтам поддерживать форму, сочиняя стихи каждый день, чтобы не проворонить удачу. Прихотливая, как все дары фортуны, она сама выбирает место и время встречи, и нам надо там оказаться.
Настоящую метафору нельзя не узнать уже потому, что она является сразу: с морозу, еще чужая, незнакомая, дикая. Брать или не брать — решать тебе, но другой не жди. Метафору нельзя улучшить, уточнить, дополнить или обкромсать. Квант истины, она дается целиком и ни за что не отвечает. Хорошая метафора никогда не к месту. Наоборот, она его портит, останавливая движение мысли или разворачивая ее в совсем другую сторону. Диктуя волю автору, метафора, если ее впустить в предложение, захватывает власть над текстом, управляя им по-своему, до тех пор пока не явится другая метафора, и все начнется сначала.