Автостопом на север

— Отсюда я не двинусь ни на шаг! Часа через три забрезжит рассвет, а сейчас никакие силы не сдвинут меня с места.

Мне даже казалось, что я говорю голосом мамы — так же решительно и безапелляционно, как она, когда что-то задумала.

Гуннар был отнюдь не в восторге от моего предложения и тут же признался мне, что еще никогда в жизни не ночевал под открытым небом. По правде сказать, я тоже, и, когда я иной раз возвращаюсь после уроков музыки по пустынным улицам, где мало фонарей, у меня мурашки по спине бегают. Но в ту минуту я ничего подобного не ощущала и ответила ему дерзким, самоуверенным смехом. Гуннар болтал без умолку, возможно стараясь таким образом заглушить свой страх.

— А что это за птица поет? — спросил он. — Лесной жаворонок? Тереза, как много ты знаешь!.. Слышишь, что-то шуршит и скребется под нами? Боюсь, не мыши ли. А то и крысы…

— Это крокодил. Маленький очень… — ответила я ему с издевкой.

Мы приняли решение провести здесь, наверху, два-три часа. Каждый вырыл себе в соломе по хорошей яме. Оказалось, что под верхним, гнилым слоем солома была сухой и даже пахла солнцем. Я с наслаждением зарылась в нее по самые уши. Надо мной простиралось бездонное синее небо.

Но Гуннар, очевидно, не испытывал ничего подобного. Без конца он заговаривал со мной и впрямь ворочался и шуршал, как огромное пресмыкающееся в своем логове. Неожиданно соломенная перемычка между нами рухнула, и он оказался рядом со мной.

Удивившись, я воскликнула:

— Ну ты и даешь, Гуннар!

Уверена, что мамочка не одобрила бы, подобного моего обращения с молодым человеком и нашла бы его не только бестактным, но и вульгарным. Впрочем, его следует приписать влиянию самого Гуннара: я невольно восприняла его. Это ужасно! Но теперь я все это уже давно преодолела. Однако надо быть честной, и потому я еще раз цитирую самое себя: «Ну ты и даешь, Гуннар!» — необдуманно воскликнула я.

Он нашел, что это очень даже приятно лежать так рядом, но возможно, что это было вполне невинное заключение и он действительно испытывал немалый страх, оказавшись как городской житель один среди этого ночного ландшафта.

Я смертельно устала, мне так хотелось часок-другой поспать, и признаюсь — слыша рядом его ровное дыхание, а порой и неразборчивое бормотание, я почувствовала себя хорошо и покойно. Что-то жуткое было ведь в той ночи, и небо давило, будто железной десницей, и я казалась себе совсем потерянной маленькой молекулой в огромном мире.