Аз грешный…

Вечерами, когда они с хозяином ужинали, а Мария подавала на стол, хозяин заводил разговор о том, что война выбила всё мужское население в городе, что дочери пошёл уже двадцать второй год, а видов на замужество не было ни каких. Он даже прямо, без всяких околичностей, предложил Гришке войти в его дом зятем и в будущем стать его наследником в деле. Гришка смущался, отнекивался, ссылался на свои дела в Италии, куда ему «непременно нужно было попасть», но в душе был весьма польщён этим предложением. Конечно, жениться он не мог – по православному обычаю, при живой жене искать другую был грех великий. Пусть он никогда не вернётся к своей московской супружнице, пусть он взял обличье другого человека, но перед Богом-то он давал обет и не может его обманывать. Так уж устроен, видно, человек, что даже если он один раз оступится и примет тяжёлый грех на душу, то всё равно он изо всех сил борется, чтобы сохранить хоть часть своего достоинства, чтобы не оскотиниться вовсе.

Несколько дней он играл с Марией в прятки, но плоть, наконец, взяла своё – с самой Москвы Гришка не имел ни с одной женщиной дела. Однажды хозяин поехал по делам в другой город, и тут-то всё и случилось. Гришка лежал в своей каморке и как обычно мечтал о том, что с ним будет. Скрипнула дверь, и в комнату вошла Мария. Он приподнялся с постели, вопросительно взглянув на неё, а Мария, не спуская с него глаз, медленно подошла к кровати, молча скинула юбку и кофту, взяла его за руку и положила её себе на грудь…

Потом она приходила к нему каждую ночь и оставалась до утра. Сожительство с дочкой хозяина в некотором роде разочаровало Гришку: оказалось, что у чешки всё было устроено в точности как у русских баб, только она была понахальней. Он почему-то воображал себе, что чужеземные жёнки по своему устройству отличаются от русских. Ан нет, всё у них то же самое. Но разочарование быстро позабылось, Мария женщиной была жаркой и страстной и ни в какое сравнение со скромной гришкиной женой не шла.

Гришке показалось, что отец Марии прознал о ночных похождениях своей дочери и, вероятно, даже желал их сближения. Возможно, он рассчитывал, что постоялец сдастся перед темпераментным напором Марии и женится на ней. Возможно, ему просто был нужен внук, а дочери – ребёнок. Во всяком случае, как только у них с Марией всё произошло, он больше никаких разговоров на эту тему с Гришкой не вёл. Гришку это тоже устраивало.

Так прошла неделя, другая, и незаметно подступила середина октября, в ворота вот-вот должен был постучаться ноябрь. Гришка разъелся на хозяйских харчах, округлился, приоделся и со стороны выглядел молодцом. Но как только в воздухе закружились первые белые мухи, он стал беспокойным, в глазах у него появилась тоска, и он понял, что его снова тянет в дорогу. В южные края ему уже расхотелось, а куда дальше плыть, он ещё не знал.

Однажды ему так стало муторно на душе, что он не выдержал и пошёл гулять по городу. За три месяца пребывания в Ченстохове это была его первая прогулка по улицам. Городок был чистеньким, тихим и малолюдным. Он осмотрел местный монастырь и полюбовался на его высокие кирпичные стены, оказавшиеся неприступными для шведов; вернулся в центр города и вышел на главную площадь – единственное место, где была хоть какая-то жизнь; миновал здание магистрата, прошёл на рыночную площадь, равнодушно посмотрел на торговые ряды и хотел, было, возвращаться обратно домой, как вдруг его внимание остановилось на одном человеке.

Ничего особенного в незнакомце не было. Широкополая шляпа, плащ, высокие с раструбами сапоги ничем не выделяли его среди других чешских, силезских, немецких или австрийских путешественников, которых Гришке приходилось видеть раньше. Роста он был среднего, телосложения нормального, только вот жидкая русая бородка, взгляд острых прищуренных глаз и походка до боли напоминали кого-то знакомого. Кого?

Незнакомец походил между рядами, остановился рядом с кузнецом, с рассеянным видом повертел в руках какую-то вещь и медленно пошёл к кружечному двору, то бишь, к таверне. Гришка потоптался на месте и тоже двинулся туда же. В кармане у него завалялось несколько грошей, которых с лихвой хватило бы на пару кружек пива.

В полутёмном помещении, посыпанном грязными опилками, стояло несколько грубо сколоченных столов, за которыми сидели и местные жители и проезжающие. Двое ремесленников курили трубки – в Восточную Европу уже проникал табак, и курение быстро распространялось среди мужского населения. Одна компания шумно играла в кости. За стойкой стоял дородный виночерпий и лениво возился с медными бокалами и кружками. Под столами бродил пудовалый поросёнок и прилаживался своими мелкими зубками то к одному сапогу, то к другому.

Незнакомец сидел один за угловым столиком и ждал, когда ему принесут пиво. Гришка подошёл к нему и нахально спросил по-польски:

– Пан не возражает?

– Стол не куплен, – ответил незнакомец, не удостаивая Гришку взглядом.

Подошёл слуга и принёс незнакомцу литровую кружку пива.