Аз грешный…

– Да зови хоть горшком, только в печку не ставь!

– А я намыкался здесь предостаточно, – продолжал Воин. – Чего я только не видел и в каких землях не странствовал. Послушался я тогда своих учителей-поляков, они мне много чудного и заманчивого порассказывали, вот и соблазнился я. Думал: что мне сиднем сидеть при родителе? Свет белый такой большой и чудесный. Оченно мне захотелось на всё посмотреть, на диковинки ихние. Ну, вот и насмотрелся. – Он горько усмехнулся. – Я ведь, если бы тебя не встретил нынче, лишить себя жизни решился. Истинно говорю, не вру. К чему она мне жизнь-то здесь без отца, без матери, без дома отчего и края любимого заповедного? Здесь одно токмо бесстыдство!

– Это так, – согласился Котошихин. – Тут ты правду-матку режешь.

– А у тебя там кто-нибудь остался? – спросил Воин.

– Не знаю. Была жена, да не любил я её. Любил я батюшку с матушкой, да не знаю, где они теперь. – Неожиданно набежали слёзы, и Гришка неловко стал вытирать их рукавом.

– Тебе, Ванюша, тоже надо вертаться домой! – горячо сказал Воин. – Я же вижу, каково тебе тут.

– Некуда мне вертаться. Тебя в белокаменной-то ждёт батюшка в силе и власти, а меня ждут лихие князья, чтоб вздёрнуть поскорее на дыбу. Нет мне возврата, да и не хочу я обратно в Москву.

– Расскажи мне, что с тобой приключилось. Может, мне удастся тебе что присоветовать?

– Говори-не говори, а моему делу никто помочь не сможет. Впрочем, слушай.

И Гришка поведал ему свою историю, но не всю – про то, как соблазнил его шведский эмиссар, не упомянул ни слова. Воин внимал ему с видимым сочувствием.

– Как только приеду домой, всё батюшке расскажу. Он всенепременно поможет тебе! – горячо пообещал он.

– Знаем мы, как верхние люди помогают людям середним! – иронически отозвался Гришка. – Нет уж, нам от вас ничего не надобно.

– Я понимаю, ты обиделся и не можешь простить. Но надо победить в себе злого человека и…

– Не хочу об этом слушать. Всё! – Гришка стукнул кулаком по столу. Все обернулись и посмотрели на них. Воин смущённо улыбался и сочувственно смотрел на Котошихина. Гришка встал и тихо произнёс: – Пойду я что ли…

– Я тоже выйду, провожу тебя, – сказал Воин.

Они вышли на площадь. Ярко светило весеннее солнышко, прогревая замерзшую землю. Фыркали на привязи кони, в куче конского навоза шуровала стайка воробьёв, вдоль рядов прогуливались голуби – совсем как на Красной площади или в каком-нибудь Замоскворечье. Только дома кругом были каменные, островерхие, с черепичными крышами, только речь слышалась иностранная, и небо над головой чужое.

– Ты, чай, не сгубил души своей окончательно? – спросил Гришка, зябко кутаясь в тонкий на рыбьем меху кафтан.

– Я догадываюсь, о чём ты спрашиваешь, Ванюша. Грешен я, ох как грешен! Пришлось и мне тайны государственные выдавать. Без этого кому ж я был тут нужен? Слаб я был и глуп. Потом-то сообразил, что к чему, ан поздно уже было! Вот это и гложет моё сердце. Ну, да теперь пусть будет, как будет! – Воин решительно тряхнул головой. – Приеду, повинюсь и с радостью соглашусь с любым приговором. Хоть дома смерть приму. Знаешь, Ванюша, как я тебе благодарен? Мне только и не хватало маленького толчка в спину. Ты появился, толкнул меня – я и пошёл, куда надо.

– Ну что ж, давай прощаться?

– Давай. – На глазах у Воина появились слёзы. – Благодарствуй за всё, друг мой сердешный. Может, встренемся когда? А?

– Нет, сударь, – сухо сказал Котошихин. – У меня другая планида. У тебя, может, только коготок увяз в дерьме, а у меня уже вся рука по локоть. Не вытащить теперь, а если и вытащу – так не отмоюсь. Прощай.

Они прильнули другу к другу, похлопали по спине руками и разошлись в разные стороны. В эту ночь Гришка не спал, а к утру решил, что ему надо непременно пробираться к шведам. Они-то уж от него не откажутся.

К шведам

Не по што в Персы итти пещи огненныя искать: но Бог дал дома Вавилон.

Протопоп Аввакум, «Книга бесед»

«Есть море железное, на том море камень Алатырь, на этом камне сидит муж, железный царь, высота его от земли до небеси, заповедает своим железным посохом на все четыре стороны от востока до запада, от юга до севера, стоит подпершись, заказывает своим детям, укладу ли красному и железному, каменному и простому, и проволоке, и железу литому, стали и меди красной и зелёной, чугуну, серебру и ядрам.

Подите вы, ядра, к пушечным ядрам, мимо меня, раба Божия Григория, и моих товарищей в заговорном оружии, всегда и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».