Аз грешный…

Гришка разгуливал по палубе и изредка бросал тоскливые взгляды на город, на его черепичные островерхие крыши, на аккуратные добротные дома, склады, пакгаузы, на развевающиеся там и сям чёрно-красно-серебряные флаги, на бурлящую в порту жизнь, которая затихала лишь к вечеру, чтобы с восходом солнца возобновиться с новой силой. С берега ночной ветер доносил запах довольства, зажиточности, самодовольства. Вот оно преимущество, предоставляемое морем! Не даром цари Иван Васильевич с Алексеем Михайловичем затеяли войну за выход к морю. Да только конца не видно этой войне. Разве можно справиться лапотной Москве с просвещённой Европой? Да ни в жизнь!

В трёх метрах от Гришки появилась какая-то фигура и оперлась на фальшборт. «Провидение» стояло борт о борт с датским судном, так что при желании можно было плюнуть в его сторону, и плевок мог приземлиться на палубе датчанина. Фигура зевнула, не стесняясь, широко раскрыла рот и мерным шагом направилась к корме. Гришка наблюдал за ней боковым зрением, застряв на мысли о том, как встретят его шведы, вспомнят ли его былые заслуги, не выдадут ли обратно своим? Условия Кардисского мира он запомнил хорошо: пленные и перебежчики должны быть возвращены на родину.

– Господин Котошихин! Господин Котошихин!

За год ношения другой фамилии Гришка уже слегка отвык от своего прежнего имени, а потому обернулся на голос не сразу. Мужчина, прогуливавшийся по палубе соседнего судна, перевесился через фальшборт и живо жестикулировал руками:

– Господин Котошихин, вы узнаёте меня? Это я, Хорн! Помните Валлисаари? Тормсдорф?

Да, это на самом деле был Йоханн фон Хорн! Вот так встреча! За прошедшие пять лет иностранец сильно изменился, и Гришка еле узнал в нём тайного соглядатая и информатора Ордин-Нащокина.

– Как не помнить, только… – Котошихин подошёл поближе к борту, оглянулся по сторонам и прошептал: – Только вы меня, сударь, не зовите так. Зовите паном Селицким. Яном Селицким.

Фон Горн соображал не долго – через мгновение лицо его озарилось вспышкой догадки, и он радостно воскликнул:

– Понимаю, понимаю отлично, вас …пан Селицкий! Мы с вами здесь в одной шкуре.

– Тссс! – Гришка прижал палец к губам. – Потише, сударь, нас могу услышать!

Фон Хорн перегнулся через борт и протянул навстречу Котошихину руку. Гришка сделал то же самое усилие, и их пальцы коснулись друг друга.

– Рад вас видеть в полном здравии, – сказал Горн.

– И я тоже, сударь. – Котошихин пока не знал, как себя вести с Хорном, поэтому решил занять выжидательную позицию. Сзади раздались шаги – это заспанный боцман Шлегельманн вылез на палубу подышать свежим воздухом. Он покачался на коротких толстых ногах, скользнул взглядом по шведу, хмыкнул и пошёл на корму. Вскоре Гришка услышал, как он набросился там на матроса за то, что тот позволил уснуть во время дежурства. Но голос боцмана звучал всё тише и тише, а вскоре совсем умолк. Усердие, которое никогда не покидало этого человека в море, во время стоянки в порту дремало вместе с ним.

– Как давно вы видели господина Афанасия? – поинтересовался Горн.

– Да уж давненько, – неопределённо ответил Гришка. – Он теперь в большом почёте у государя.

– Очень умный и тонкий человек, – подтвердил Горн. – Счастлив тот государь, который имеет таких слуг. Вам, пан Селицкий, случайно не требуется какая-нибудь помощь?

– Нет, нет, Бог даст, сам справлюсь.

– Ну что ж, желаю успеха. – Фон Хорн ничуть не обиделся тем, что Котошихин отказался от его услуг. Мало ли какие соображения могли быть у дьяка Посольского приказа, посланного с тайным наказом в Европу в другом обличье и под чужим прозвищем! Уж Хорн-то знал в этом толк и понимал Котошихина, как никто другой.

Они замолчали. Гришка тянул время, а Хорн – деликатный человек – не мог найти тему, которую можно было бы затронуть в беседе со «своим» человеком.

– Да, пан Селицкий, вы скоро ли возвращаетесь обратно в Москву?

«Никогда», – чуть не вырвалось у Гришки, но вместо этого сказал:

– Скоро, вот только исполню здесь, что приказано, и без задержки вертаюсь назад.

– Можете передать Афанасию Лаврентьевичу на словах, что я вам скажу?

– Уж и не знаю, как мне удастся, – начал было Котошихин опять, но вовремя спохватился: – А впрочем, почему бы и нет? Знамо дело, передам. Как же не передать? Мы с вами навроде одному господину служим!