Аз грешный…

Сомнения церковника окончательно исчезли, когда Гришка в подтверждение своего статуса извлёк из котомки литовский универсал и показал его ксендзу. Это окончательно расположило его в пользу попутчика, и Гришка благополучно добрался с ним до места назначения. В пути ксендз его, слава Богу, покормил, а когда въехали в город, он даже пригласил Котошихина к себе в гости.

– Вон видите шпиль на церкви, сын мой? Это мой приход. Буду рад встретиться вновь. Желаю удачи.

– Спасибо, святой отец.

Повозка затряслась по мощёной мостовой в сторону церкви, а Гришка зашагал в другую сторону.

– Как же, жди меня к себе в гости, дьявол чернокрылый! Ишь раскатал нос! Нужна мне ваша вера поганая!

Основания для таких слов у Гришки были. В конце пути ксендз злоупотребил гостеприимством и стал беззастенчиво уговаривать Котошихина перейти в католическую веру. Ловец человеческих душ аргументировал вербовку тем, что католику в Польше и вообще в Европе намного проще устроить свою жизнь. Оно, может быть, и так, только переходить в католичество русскому православному было немыслимо.

– Мы от своей веры не отступимся, – упрямо твердил Котошихин. – Вера наша нам отцами и дедами завещана. Как же я пойду на такое?

– Но позвольте, пан Селицкий, почему же бы вам тогда не поселиться в Московии? Там вам откроются больше возможностей сделать карьеру, – возражал ксендз.

– А потому, что я уже там был и делать мне там нечего.

– Вон как! – изумился поляк и замолк. Неизвестно, что он мог подумать, но остаток дороги он молчал и ни о чём Гришку больше не расспрашивал.

В герцогство Силезское Котошихин не попал. Уже на второй день проживания в Ченстохове хозяин постоялого двора сообщил ему, что накануне солдаты силезского герцога сделали набег на пригороды Ченстохова и увели с собой десятка два молодых парней, в том числе его племянника.

– Это по какому же такому случаю людей воруют? – удивился Гришка. – Нечто герцог – хан крымский, чтобы такое беззаконие на чужой земле совершать?

– И не говорите, пан Селицкий, – вздохнул хозяин. – Наш король нас не защищает… С тех пор, как паны начали бунтовать против него, ему стало совсем не до нас. Вот и обнаглели наши соседушки… Им надобно армию пополнять, а своих рекрутов не хватает, вот они и уводят наших ребят. Так что не торопитесь с отъездом. Вам ведь в Вену надо?

Гришка задумался. Из рекрутского возраста он, понятное дело, уже вышел, но был не настолько стар, чтобы вербовщики герцогства его сходу забраковали. Нет, рисковать не стоило. Попадать в солдаты армии какого-то герцога ему совсем не светило. Что же делать? Оставаться в Ченстохове? Как же ему пробраться в Италию?

Хозяин, моравский чех, оказался человеком добрым. Он сжалился над Гришкой и предложил ему жить у него, сколько захочется.

– Места у меня много, а вот работников нет. Помогайте мне по хозяйству, а кровом и пищей я вас обеспечу.

Конечно, Гришка был хоть и бедным, но московским дворянином, а теперь – и польским паном, и идти в услужение к корчмарю было делом вроде бы несовместным. Однако, нужно ли быть таким разборчивым и щепетильным, когда в брюхе и кармане одна пустота? И Гришка согласился. Он, как заправский мещанин или крестьянин, колол дрова, топил печи, таскал воду, подметал комнаты, неотлучно находился в доме, а вечерами сидел с хозяином за столом, тянул пиво и молчал. Они уже так привыкли: хозяин жаловался на свою жизнь, рассказывал о несправедливостях и обидах, нанесенных ему чванливыми панами и магнатами, а Гришка молчал или бросал короткие ничего не значащие фразы и думал о своём.

С первого же дня хозяйская дочка Мария положила на него глаз. Он постоянно чувствовал на себе её озорной взгляд и только смущённо улыбался и чесал затылок, когда их взгляды встречались. Московские девки были не такие – они никогда не смели прямо и непринуждённо взглянуть на парня, а только хихикали и бежали прочь, потупив очи долу. А Мария явно давал ему понять, что он ей нравится, и только дураку был не понятен её язык. Она старалась подложить ему самый вкусный кусок за столом, отбирала у него грязную рубаху и порты и стирала чуть не до дырок, всегда оказывалась рядом с ним, где бы он ни находился.