Читаем Азалия полностью

Леа. А я-то думала, что вы и есть автор!

Он смотрит на нее. Она ему улыбается. Пауза.

Давид. Да никакой я не автор!

Леа. Вы так полагаете?

Давид. Ну, это… я даю руку на отсечение!

Они смотрят друг другу в глаза.

(Задумывается.) …Разве что автор своей мечты!

Леа. Ах?!

Давид. Да, я… мне случается… как бы это сказать?…

Леа. Предаваться мечтам!

Давид. Время от времени! И даже довольно часто! Ночью! А еще чаще – днем! По правде говоря, я только этим и занимаюсь!

Леа. Должно быть, фирма не возражает!

Давид смотрит на нее с удивлением, которое не ускользает от ее внимания.

Да или нет?!

Давид. Да! Но только… со временем… мечты…

Леа. О да! Они не выдерживают испытания на веру!

Он снова удивлен.

Правильно я говорю?!

Давид. Да!

Леа (возвращаясь к теме). Мне, например, не удается поверить в свою мечту до тех пор, пока я не заставлю других поверить в нее!

Он отшатнулся от удивления. Она ему улыбается.

А вам?!

Давид (выходя из роли). Что ты там поешь?

Леа. Как это что? Настрой свое ухо, милый! Мы находимся в Чили-Мазарин, и я отвечаю твоему субъекту!

Давид. Ах так! Я вот тоже думал…

Леа. Ты думал?!

Давид. Я не понимаю, почему тебе непременно надо верить в свои мечты?

Она смотрит на него с изумлением.

Леа. Ей-богу! Ты такой мастер выкручиваться! (Останавливается перед ним и глядит ему прямо в глаза, без особой любезности.) Послушай-ка меня, дружище! Я поведаю тебе нечто забавное: у каждого человека в уголке жизни есть такая же вот «Сижекофа»!.. По какому бы адресу она ни находилась – на улице Мучеников, на площади Данфер – не важно! Каждому хочется дышать другим воздухом! Что же касается моей подружки Леа, то она давно уже отделывает в своей голове одно из тех висячих гнезд, которые способны горячить воображение всех камышовок на свете! Так что это вовсе не монополия чертежника!

Давид все еще приятно удивлен и взволнован. Пока она продолжает смотреть на него, он поворачивается и отходит в сторону. Пауза.

Давид. Вот уже месяц, как в твоем доме поселился блеф! Здесь и (указывая головой на спальню) и наверху! (Неожиданно поворачивается к Леа и кричит.) Начиная с твоей ванной комнаты и кончая постелью!

Она пристально смотрит на него, не отвечая, чем сбивает его с толку.

Блеф и «липа»! Можешь ты это понять?

Леа (восхищенным голосом). Да, очень даже могу!

Давид (взрываясь). Если тебя это не устраивает, так и скажи!

Леа. Понимаешь…

Давид. Нет, нет! Так и скажи: «Меня это не устраивает!» Положим дело на полку, повесим замок и…

Леа (взрываясь в свою очередь). Меня это не устраивает!

Его пугает ответу и он лишается дара речи.

Ну что ж, давай! Клади на полку! Вешай замок! И можешь хотя бы один-единственный раз не поливать себя грязью! Я тебя ни о чем не спрашивала… Ты забрал свою бритву и зубную щетку… ты допил виски… Что тебе еще нужно? Открой дверь, остановись на пороге… и я скажу тебе: уходи!

Пауза. Он в растерянности. Повернувшись к нему спиной, она идет к чертежной доске.

Давид (робко). Это напомнило мне, что…

Вопросительный взгляд Леа.

(показывая на спальню) моя пижама…

Он ждет разрешения. Она медлит.

Леа (смирившись). Что мне остается сказать, по-твоему?… Ступай и забери ее тоже!

Он колеблется, идет к лестнице, неуверенно поднимается на несколько ступенек, останавливается и усаживается на одной из них, лицом к Леа. Некоторое время смотрит на нее.

Давид. Меня зовут Давид!

Она поднимает на него глаза и медленно идет к нему по лестнице.

Леа. Меня зовут Леа!

Давид (пылко). Я так и подумал! Стоило мне вас увидеть… и меня озарила мысль: «Ее зовут…»

Леа пристально смотрит на него с такой иронией, что он умолкает.

Леа?! Скажите… в жизни бы не догадался!

Леа сидится на ступеньке рядом с Давидом.

Леа. Сегодня мой сын улетел в Канаду!

Давид (в радостном порыве). Ах как это кстати!

Ее передернуло, он это заметил.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное