Азарт

Микеле мигал глазами, полными слез, и горько отвечал:

– Так получилось.

– Неужели непонятно, что без машины корабль плыть не сможет?

– А вдруг сможет? Как-нибудь поплывет, а? – и робко смотрел, часто моргая.

Тьфу! Ну что тут сказать. Какие уж тут пираты и заговоры, если робкий трепетный итальянец отдирает от пола корабля его мотор и продает на причале. Что могут пираты против стихии воровства?..

Мы вышли из машинного отделения и поднялись на главную палубу, причем всю дорогу наверх Яков тащил Микеле за ухо. Встали на спардеке, глянули на пристань и на город, расстилавшийся следом за ней.

Стояла необычная для Амстердама душная жаркая погода. Тихо было. Даже чайки не кричали. Молочно-белый жаркий воздух облил островерхие крыши, точно на город вылили банку сгущенного молока и молоко застыло, стекая вдоль узких стен.

– Будет гроза, – сказал местный житель Йохан.

– Хорошо бы с представлением успеть, – заметил актер, – я уже настроился на спектакль.

– Успеем, – зловеще сказал Яков, продолжая крутить ухо Микеле.

– А сцену какую построили красивую, – сказала жена Августа, Саша. – Мне даже палубу не жалко! Молодцы немцы!

Саша появилась на спардеке и встала подле оксфордского профессора, причем последний обнял ее за талию. Обнимал он Сашу этаким привычным жестом, и она не сделала попытки уклониться от профессорской цепкой руки. Профессор Адриан Грегори производил впечатление ленивого и вечно сонного субъекта, но, говорю вам, впечатление было обманчивым: я не встречал человека более расторопного и расчетливого, англичанин успевал все и следил за всем.

«Вот оно что, – подумал я, – как далеко, однако, протянулись щупальца спрута наживы. Англичанин, как выясняется, и здесь подготовил плацдарм для действий. К капитанскому имуществу подобрался со всех сторон».

Пухлая рука англичанина покоилась на талии капитанской жены, и Саша прижималась к жилету Адриана.

– Доски мы еще вернем на палубу, – заметил Адриан, – вот сыграем сегодня спектакль и вернем палубный настил обратно. Но построили сцену неплохо, согласен.

Немецкие рыбаки сколотили из палубных досок что-то наподобие эшафота, на каких обычно рубят головы смутьянам. По эшафоту (его здесь называли сценой) прогуливался поэт Боян Цветкович, раздавая последние указания, а причал перед эшафотом уже был заполнен пестрой толпой. Родня Цветковича, пестро одетые персонажи из небогатых балканских селений – в те дни их в Европу приехало много, – местные бомжи, сквоттеры, побирушки, портовые рабочие и моряки клубились подле сцены.

И тут мы все увидели, как, раздвигая толпу, по пристани идет капитан Август.

Он шел, согнувшись втрое, еле переставляя ноги под непомерной тяжестью огромного бревна, лежащего у него на плече. Противоположный конец бревна несли немецкие рыбаки, но основная тяжесть приходилась на Августа.

Капитан двигался медленно, в буквальном смысле тащился сквозь строй праздных людей, и сперва у меня мелькнула дикая мысль, что он несет крест, чтобы водрузить его на новосколоченной Голгофе. Толпа гикала и свистела, совсем как тогда, а один бродяга забегал вперед, становился на пути у Августа и показывал ему язык. Август не реагировал: тяжесть, видимо, была такова, что он уже не замечал ничего вокруг – только чувствовал этот непомерный груз. Правда, нес он крест не в одиночку, ему помогали рыбаки – так ведь и Иисусу пособил Иосиф Аримафейский. Я и впрямь ждал, что капитан взойдет на эшафот с этим бревном. Однако Август прошел мимо помоста и двинулся к кораблю «Азарт». И мы все поняли, что именно он несет на плече – то была гигантская мачта.

Капитан Август и немцы (к ним на помощь прибежал музыкант Йохан, да и я в некий момент приложил руку) перевалили огромную мачту через фальшборт и общими усилиями доволокли ее до отверстия в палубе, которое именуется степс – в него входит основание мачты. Дыр в нашей палубе было довольно; строго говоря, мачту можно было воткнуть куда угодно, но здесь все делали по морской науке: мачту погрузили в степс, растянули крепежные ванты, привязали реи.

– Под парусом пойдешь? – процедил профессор Адриан.

– Под парусом, – ответил Август.

– У тебя и парус, что ли, имеется?

– Имеется.

– Небось дырявый?

– Уж какой есть.

– Без штурвала ты все равно никуда идти не можешь, – заметил Адриан.

– Румпель, – коротко ответил Август.

И англичанин понял. Все же он был англичанином, потомком мореходов, и корабельную науку обязан был знать на генетическом уровне, лучше всякой латыни. Румпелем можно управлять похлеще любого штурвала, румпель появился на судах задолго до рулевого колеса.

– Стало быть, будет у тебя этакий тендер, да? – Тендером называли здесь одномачтовые суда.

– Фрегат будет, – сказал Август.

– А фок с бизанью где?

– Сейчас.

И они спустились по сходням, прошли сквозь раздавшуюся в стороны толпу и через некоторое время вернулись уже с другой мачтой. Шли теперь еще медленнее, тяжесть это была непомерная, и они очень устали.