Азарт простаков

— Днём. Киевским поездом. Слушай, вы не паникуйте! Если установка вообще не фурычит — значит, неисправность из самых простых! Хуже — когда барахлит какой-нибудь блочок, нестабильно работает. Двигайте по домам, лучше завтра раньше приходите и проверяйте всё последовательно. Я буду к восьми.

Куринько пришёл в девять. Работа кипела, но результата пока не было.

— Я его к себе заберу, а вы пока продолжайте! — шепнул Влекомов Сашке Шерстобитову. И увёл Куринько в свой кабинет.

Там открыл сейф и извлёк бутылку коньяка:

— Ребятам ещё полчасика нужно, — пояснил заказчику. — И мы терять время не будем! — добавил, доставая рюмки. — Да, хотел тебя спросить — ты киевлянин по рождению?

— Нет, я родился на хуторке, в ста километрах от Киева! — качнул головой гость.

— Жаль! Я — киевлянин. Но всё равно — земляки! За это надо выпить!

— Добре! — согласился Куринько.

Сказано — сделано!

— А где твой хуторок располагался? — пытался уточнить Влекомов.

Куринько помялся, сомневаясь в ориентации новоявленного киевлянина в районах и сёлах Киевской области. Выбрал наиболее известный железнодорожный узел — возможно, собеседник через него на юг ездил:

— К западу от Фастова!

— В сторону Попельни?

— Да! — удивился Куринько. — Знаешь её? Немного не доезжая.

— Кожанка?

— Между Кожанкой и Попельней. Там такая маленькая станция…

— Блок-пост Чернявка! — выпалил Влекомов.

Куринько вытаращил глаза:

— Ты его знаешь?! Откуда?!

— Там же рядом село Романовка! Я в нём жил после войны и учился в романовской школе!

— И я романовскую школу заканчивал! — Куринько был на грани шока.

— А лекаршу Герту знал?

— Исакову? Гертруду?! Ещё бы! Она меня спасла!

— Так то моя тётка, жена маминого брата! — Влекомов сам был потрясён не менее гостя. Они стояли и смотрели друг на друга заворожённо, как туристы на Сикстинскую Мадонну Рафаэля. Рука Влекомова потянулась к бутылке.

— Готово! Идёмте смотреть! — сунулся в дверь Шерстобитов.

— Стой! — отмахнулся Влекомов. — Нет, иди сюда, третьим будешь! Тесен мир!

С Куринько завязались работы на два года. Было создано даже совместное предприятие «Фотоном» и «Арсеналом» по разработке медицинского оборудования. Генеральный Семёнов, прочитав проект устава СП, высказал сомнение:

— Дело идёт к распаду Союза! Обособятся республики!

— Ну не такие же идиоты республиканские правители, чтобы экономические связи рушить! — пылко воскликнул Влекомов. И ошибся — именно такие оказались.

Но тогда Семёнов подписал документы.

— Гертрудой тётку звали? — переспросил Патока. — Немка?

— Не знаю! Говорила, что полька. Немецкий комендант в 1941-м остановился в больнице. Может, ему она другое сказала. А мне в 70-м году показала вырезку из районной газеты с заметкой и фотографией — её разыскал лётчик, сбитый над Попельней. Она его, раненого, прятала и лечила во время оккупации!

— Героическая тётка! — кивнул Патока.

— Не только! — загорелся Влекомов и неожиданно завёл речь об ином. — Скажи, как ты думаешь, сколько человек между тобою и Пушкиным? Ну, ты знаешь кого-то, кто знает ещё кого-то и так далее, а последний в этой цепочке лично знал Александра Сергеевича Пушкина. Которого знают все.

— Ну ты хватил! Пушкина! Двести лет прошло! Человек… десять, не меньше!

— А я тебе точно скажу: всего четверо! — стукнул кулаком по колену Влекомов.

— Иди ты! — отмахнулся Витька. — Четверо! От меня до Пушкина! В двадцать первом веке! Докажи!

— Слушай сюда, как говорит кое-кто кое-где! В 1913 году проходило празднование 300-летия династии Романовых. Помнишь?

— Не помню, но знаю! — уточнил Патока.

— Моя будущая тётушка Герта тогда училась в младшем классе киевской гимназии. И ей поручили прочитать стишок государю и государыне на их встрече с гимназистами в Киевском цирке. Не только поручили, но и подучили немного.

Стишок заканчивался словами «И за то тебя люблю я, мама милая моя». С этими словами Герта и бросилась в объятия императрицы Александры Фёдоровны. Императрица умилилась и вручила ей две бонбоньерки с конфетами, а не одну, как другим. Государь погладил по головке.

Так вот, тётушка в «пушкинской» цепочке третья: она была обласкана Николаем Вторым, который знал канцлера князя Горчакова, учившегося в Царскосельском лицее вместе с Пушкиным.

Между мной и Пушкиным трое: тётя, государь Николай II и князь Горчаков. Между Пушкиным и тобой ещё — я, четвёртый. Вот такая теснота во времени!

— Ну ты завернул! — покрутил головой Патока. — Не догадался ты на бутылку поспорить — выиграл бы! А я теперь с мужиками буду спорить! Кто тебя знает — пятый! Кто не знает — шестой! Ох, попьём, чувствую! Я с тобой делиться буду!

— Спасибо! Только фокус твой быстро распространится, перестанет доход приносить! — охладил его Влекомов.

— Ничего! Если быстро сработать — полмагазина скупим! И ещё на работе контингент имеется! — Перспективы явно вдохновляли его, и будущее рисовалось в радужных красках. Была бы возможность — и с Пушкиным поделился излишками спиртного.

— Что там у нас новенького? — перевёл разговор Влекомов. — Я две недели связи не имел.