Азбука

К современным мне американцам я относился с недоверием. Несомненно, идею «Поэтического трактата» я заимствовал из юношеской поэмы Карла Шапиро «Essay on Rhyme», однако при этом остался на удивление независимым из-за своей погруженности в польский язык и сознательно культивируемой «захолустности».

Удивительно место американской поэзии. Ведь она выросла из боли и протеста (не будем поддаваться иллюзии уитменовского демократизма), из бегства в Европу (Паунд, Элиот, Фрост), из анархизма битников, плюющих на молоха (Гинзберг)[60]. Но молох поглотил все это и использовал на других континентах к своей вящей славе.

Ангельская сексуальность

Когда появляется Единственная? Беатриче не была ни женой, ни невестой Данте, а всего лишь молоденькой девушкой, которую он иногда видел издали. Однако в «Божественной комедии» она встречает его и ведет, после того как Вергилий покидает поэта в последнем круге чистилища. Этот средневековый идеал далекой и боготворимой женственности постоянно появляется и в поэзии трубадуров Лангедока. Возвеличивание женщины как той, кто посвящает в amore sacro, — в некотором роде отражение культа Марии.

Позднее христианская культура поддалась влиянию латинской языческой поэзии, а это не способствует возвышенной любви, хотя красота дам и воспевалась в бесчисленных стихах. А уж восемнадцатый век, Век разума, и вовсе отличался свободой сексуальных нравов, в чем первенствовала Италия, так что дневники Казановы, похоже, описывают не только его приключения.

Единственная, предназначенная судьбой женщина характерна для романтизма, и, вероятно, Вертер должен был застрелиться, не сумев добиться ее любви. Такая причина самоубийства была бы совершенно непонятна стоикам и эпикурейцам, а также придерживавшимся античной философии поэтам. Но люди конца восемнадцатого — начала девятнадцатого века, в том числе и польские романтики, читали совсем иные книги, из которых могли узнать кое-что о браке двух душ.

Например, труды Сведенборга, которыми питалось воображение Словацкого и Бальзака, когда они были детьми. Кстати, стоит отметить, что «Час раздумий»[61] и два «сведенборгианских» романа Бальзака — «Серафита» и «Луи Ламбер» — написаны приблизительно в одно и то же время, в начале 30-х годов XIX века. Людвика Снядецкая[62] была воображаемой любовью Словацкого, зато госпожа Ганская[63] действительно заняла важное место в жизни крайне чувственного толстяка, а «Серафита» была написана не без мысли о преодолении католической щепетильности любовницы и заключении брака с хозяйкой Верховни[64].

Ни одна теософская система не приписывает любви двух людей такого центрального значения, как конструкт воображения Сведенборга. Поскольку чувственный и духовный миры связаны у него нитями «соответствия», всё, что происходит на земле, получает продолжение и на небесах. Земная любовь не приобретает форму средневекового аскетизма или платоновской идеализации. Это любовь, осуществляемая в браке, — телесная, но строго моногамическая. Именно такая любовь есть предвестие небес, ибо все небесные ангелы были когда-то людьми и сохраняют силу и красоту времен своей молодости, а также пол, мужской или женский. Сохраняют они и чувственное влечение, отличаясь неизменно высокой сексуальной потенцией. Счастливые земные супружеские пары вновь встречаются и обретают молодость. Оставшиеся одинокими находят себе небесных партнеров.

Ангельская сексуальность у Сведенборга — это не лишение тела, не бегство в эфемерные миры, какие-то вечные мечты и грезы. Она физическая, земная в своей сверхъестественности и разительно отличается от порочной сексуальности лишь тем, что влечение направлено на одного человека. Полная гармония двух душ и тел — вот цель земных существ, а если им не удается ее достичь, — тогда небесных, которые вдобавок не знают усталости и никогда не наскучивают друг другу.

В «Серафите» Бальзак вводит мотив андрогинности, то есть такого соединения мужской и женской души, что вместе они составляют двуполое единство, — может быть, потому, что, согласно концепции Сведенборга, на небесах умы супругов полностью сливаются воедино, и пара именуется не двумя ангелами, а одним.

Похоже, ни «Серафита», ни письма, в которых Бальзак пытался приобщить пани Ганскую к сведенборгианству, не изменили ее взглядов, разве что содержащаяся в них критика христианских конфессий приправила ее католичество вольтерьянством.

Откуда я об этом знаю? Я не бальзаковед, однако знание французского позволяет мне обнаруживать комментарии и статьи, которых во Франции множество. За «Человеческой комедией» Бальзака кроется сложная философская конструкция, обычно недооценивавшаяся теми, кто видел в нем только реалиста. Несколько раз переписывавшийся роман «Луи Ламбер», главный герой которого — гениальный мыслитель, дает представление о двух переплетающихся направлениях: «научном» и мистическом. Во втором немаловажное место занимает Сведенборг — впрочем, известный Бальзаку, как и Словацкому, преимущественно из вторых рук.