Азбука легенды. Диалоги с Майей Плисецкой

Сама же она не менее охотно и с большим удовольствием принимала гостей. Скажем, советских полководцев довоенного времени. Правда, принимать принимала, а потом на них же, по рассказам Галины Дмитриевны, первой жены Василия Абгаровича Катаняна (последнего мужа Лили), и доносила куда надо. Мало того, сама же и рассказывала впоследствии многим людям, что была уверена: когда ее гости (маршалы Тухачевский, Уборевич, Якир) уходили в другую комнату и там шептались, наглухо закрыв дверь, – они готовили военный путч. Я вам рассказываю несколько сумбурно, без подробностей, но все, что осталось в моей памяти. Скажем, когда она приговаривала: «…ну, этот ваш Бетховен – немец, перец, колбаса…» – это было выслушивать не совсем приятно. И она знала об этом. Для меня, впрочем, ее, так сказать, немилость не означала конца света или «завешивания черной шторой окна». Я не держалась ни за кого никогда. Я сама прервала с ней отношения.

Не встречались ли Вы у Лили Брик с Давидом Бурлюком во время его последнего визита в Россию?

У меня с ним связана довольно обидная история. Когда он приезжал, мы были как-то вместе на даче у Лили, которую она снимала у Марии Гольдиной, солистки оперы Музыкального театра им. Станиславского. Так вот, Бур-люк меня там нарисовал, и очень интересный портрет получился. Я его по глупости тогда оставила у Лили на даче, не хотела тащить с собой. И он пропал впоследствии. Это было очень жалко и обидно. Бурлюк приехал со своей женой Марусей. Она сидела все время с вытаращенными глазами, словно изумляясь всему, что она видела в Советском Союзе. Удивление не сходило с ее лица.

И вот там, на даче, я впервые увидела Лилю рыдающей. Но как! Слезы из ее глаз текли просто в сто ручьев. Она рыдала, рыдала и рыдала. Тогда только что в печати было опубликовано Романом Якобсоном «Письмо Татьяне Яковлевой» Маяковского. Можно, конечно, представить, что Лиле пришлось пережить в связи с этой публикацией.

Вообще, с возрастом жизнь ее не становилась проще. Ко всему прочему она перенесла несколько инфарктов. Но умела терпеть и сопротивляться. Пережила даже сломанную шейку бедра! Этого никто не переживает в том почтенном возрасте, в каком она на тот момент находилась. Но это был человек сильной воли… И только в 86 лет Лиля приняла смертельную дозу снотворного.

Испытывала ли она одиночество?

Не думаю, потому что Василий Абгарович Катанян был для нее потрясающим мужем. Его в свое время за роман с Лилей выгнала из дома первая жена. Лиля его временно приютила, и он… остался навсегда. Замечательный муж: и мамка, и нянька, и советчик. Очень тихо себя вел. Никаких недовольств, скандалов. Даже когда он бывал, вероятно, недоволен ее злыми репликами, то сносил все молча. Он был каким-то уютным человеком. Следил за порядком и мог обустроить домашний уют, переставить мебель, что-то с чем-то поменять, и все вокруг преображалось. Но в творческом отношении был довольно ординарным. Очень неудачно написал либретто к опере Щедрина «Не только любовь». Музыка осталась, а либретто не получилось. Вот с этого момента у нас и пошла трещина, так как я никогда не умела наврать, смолчать, сказать, что мне нравится то, что уже не понравилось. Лиля поняла, обиделась. Она, правда, говорила, что вот и хорошо, что такое либретто, оттого и музыка получилась замечательная. А так бы, при другом либретто, и музыка была бы другая. Она выкручивала в эту сторону, потому что все понимала, но не хотела признавать неудачу.

Как общались между собой сестры Брик? У меня такое ощущение, что их отношения напоминали поговорку: «Две целующиеся женщины похожи на двух боксеров перед схваткой».

Не уверена в этом. Что-то я не очень понимаю это изречение. Имеется в виду, что женщины неискренни, что ли? Ну, бывает, когда целуются, это ясно – не очень искренно, а бывает, и очень часто, вполне искренне. Вы знаете, отношения сестер были непростые. Иногда искренние, иногда нет. Я их называла про себя «умнющие стервы». Обе. Лиля не считалась с Эльзой. Она бесконечно что-то требовала: лекарства, платья, косметику. Эльза негодовала: «Что, Лилечка духами поливается?» Судите сами. Когда я первый раз вернулась из Парижа в Москву, Лиля встречала меня на вокзале и первое, что спросила, вместо здравствуйте: «Ну что, много Эльза про меня гадостей наговорила?» Эльза ее почему-то побаивалась. А Арагон ее и вовсе не любил и не слушался. Дело в том, что Эльза много из-за нее плакала и нервничала. И это не могло ему понравиться. Уже после нашей размолвки и смерти Эльзы он пришел, несмотря ни на что, в Большой театр на «Анну Каренину», сидел в царской ложе и бешено аплодировал.