Азбука легенды. Диалоги с Майей Плисецкой

Лиля Брик претендовала на такую же роль. Правда, она жила в более сложное время, при сталинской диктатуре. Теперь подтверждено, что она работала на ГПУ. Это официально известно, даже в газетах были опубликованы об этом сведения. Она могла человека, так сказать, посадить в тюрьму и выпустить. После смерти Маяковского Лиля была замужем за видным советским полководцем Виталием Примаковым, которого она тоже предала после его ареста. Просто отказалась от него. А то, что она с помощью Эльзы добилась, чтобы Маяковского не выпустили в Париж? А то, что Маяковский застрелился из пистолета одного ее чекистского приятеля Якова Агранова, работавшего первым заместителем наркома внутренних дел Г. Ягоды? Подобное нагромождение необъяснимых фактов сопровождает всю жизнь Лили. Вот видите, эти дела прямо-таки злодейские. Мне и Эльза говорила: Лилечка переступит через труп. Это сестра говорила. А то, что якобы Маяковский, увидя ее в первый раз, чуть не упал в обморок, – это, по рассказам Эльзы, не соответствовало действительности.

Просто у нее было на искусство совершенно поразительное чутье. Это, конечно, от природы. И когда Лиля услышала Маяковского, а затем прочитала его стихи, она поняла, что он гениальный поэт. А то, что Маяковский нравился Эльзе, ей было совершенно наплевать. Она чувствовала истинность таланта – кто художник, кто поэт, кто писатель. Кто талантлив на сцене, в кино. И она умела поощрять. Покуда у нее водились деньги, она их буквально швыряла, давала деньги на такси молодым поэтам и музыкантам.

И знаете, с ней было всегда интересно. Сидел, скажем, за столом художник Александр Тышлер, думал о своем, люди беседовали, а она подсовывала незаметно ему под руки бумажные салфетки, и он на них рисовал. У нее в доме было приятно. Приятно всем. Была какая-то необыкновенная атмосфера. Если к тебе она хорошо относилась, то пыталась что-то для тебя сделать, помочь. Если нет – то держись! По ее собственному выражению, «могла и с лестницы спустить». Вот так она поссорилась с симпатичной парой Вовой Орловым и Люсей Лозинской. Они, кстати, меня с ней и познакомили. Она из-за чего-то обиделась на Вову и перестала их принимать. Люся очень переживала и как-то поделилась со мной: «…мне будто окно завесили черной шторой». Узнав об этих переживаниях, Лиля спокойно заметила: «Ну что же, пусть разведется с мужем». В этом была вся Лиля. Ведь над Маяковским она порой просто издевалась, но после его гибели предприняла столько усилий для увековечивания его памяти: и написала письмо Сталину, и добилась, чтобы ему поставили памятник, и чтобы его произведения постоянно издавали. Она была ума палата.

То есть была из разряда придворных особ, умеющих плести интриги.

Вы знаете, бывают и умные люди, но неприятные в общении, не обладающие аурой. Даже когда они стараются быть приятными, они остаются противными. А она притягивала людей, могла быть невероятно приветливой, доброжелательной. У нее дома всегда был накрыт стол со всякими яствами, порой заграничными. Гостя не спрашивали, голоден ли он, и сразу сажали за стол. Лиля умела разговаривать на любые темы, особенно на темы, интересные собеседнику. Потому и было как-то уютно.

Как Вы с ней познакомились? И разговаривали ли о балете?

Более или менее разговаривали. А познакомилась я вначале с Орловым, который работал в «Известиях», и его женой, переводчицей Лозинской. Это было в Сочи, на Мацесте, где я в ведомственном санатории газеты «Известия», шефствовавшей над Большим театром, лечила ногу. Они оказались моими поклонниками и подошли ко мне на пляже. Позже они сказали, что хотели бы меня представить жене Маяковского. Я тогда еще подумала: а разве у него была жена? Я была так далека от всего этого. И помню, что они очень волновались, понравлюсь ли я Лиле. Ведь если человек ей не нравился, сделать уже ничего нельзя было. Через пару месяцев, уже поздней осенью, я танцевала в «Руслане и Людмиле» довольно трудную прыжковую сцену, когда Ратмир поет «Девы мои…». И они все пришли в Большой театр на спектакль. На следующее утро Люся Лозинская позвонила мне и с радостью сообщила, что я Лиле Юрьевне очень понравилась. Мало того, она приглашает меня на встречу Нового года к себе домой. Это было высшее признание. И вот – я это хорошо помню – мне накрутили в театре локоны (а у меня были тогда роскошные длинные волосы, и было модно ходить завитой), и я, вся накрученная и взволнованная, впервые переступила порог ее дома. Так началась наша дружба. Это был 1948 год. С тех пор она не пропускала ни одного моего спектакля и всегда присылала огромную корзину цветов.