Азбука легенды. Диалоги с Майей Плисецкой

И унизить. И не только молодых. Унижение в любом виде отвратительно. Совсем юной и в присутствии того же Миши Ваймана мне довелось наблюдать отвратительную сцену унижения. Но все по порядку. В Большом театре шла «Спящая красавица» два раза подряд за какие-то 4–5 дней. Может, я кого-то заменяла. Теперь уже это не вспомню. И я какой-то кусочек в балете сделала по-новому. Такое бывало со мной. После спектакля мы были на даче у Василия Сталина. Даже нет, в его квартире в Москве. Там была еще моя тетка Мессерер со своим тогдашним мужем Фарманянцем. Он дружил с сыновьями Анастаса Микояна, которые меня и пригласили. А у меня в гостях был Миша Вайман. Мне сказали – приводи и его. Еще кто-то был, уже не помню. Так вот, во время застолья Василий вдруг говорит мне: «…а в одном месте ты сегодня один кусок не так танцевала…» Я была совершенно поражена. Не всякий балетный человек это бы заметил.

Значит, он любил балет?

Я не знаю. По-видимому. Во всяком случае, заметил. Балетным такие мелочи неинтересны. Делай как хочешь. Любил или не любил, я не знаю. Но с балетными он приятельствовал. Это не значит, что со мной. Я всего один раз у него в гостях была. И стала свидетельницей отвратительной сцены того, как он издевался над своим адъютантом, офицером армянином. Помню, тот смотрел на него ненавидящими глазами, а Василий заставлял его танцевать. Наставлял пистолет и заставлял. Армянин кричал натужно «Асса!» и танцевал. В комнате на полках стояли всякие бутылки, и Василий стрелял в них. Он вел себя так, что невозможно было не запомнить. И трудно забыть. Он был, конечно, избалован. На столе у него, помню, были свежие помидоры. Зимой-то, во время войны… а напился он с горя. У него кто-то погиб из товарищей по полку. Он все время повторял: «У нас такие плохие самолеты…»

Боялся ли он отца?

А кто его не боялся, все боялись.

Политики сталинской эпохи – Молотов, Ворошилов, Калинин и прочие. Что это было за «племя» такое? Вроде бы нормальные люди, читавшие книги, увлекавшиеся футболом, замечавшие даже нюансы в классических балетах. И в то же время садисты, унижавшие ради собственной потехи других. Государственные мужи, любившие своих жен и близких. Но всегда готовые их же (не говоря уже о миллионах анонимных жертв) отдать на заклание, если того требовал узурпатор.

Они такие жалкие, несчастные все были там наверху. Всего боялись. Представьте себе, на следующий день после ареста жены Молотов сидел в 9 часов уже на работе как миленький. И, вероятно, дрожал, чтобы его самого не посадили. Он знал, что Сталин за ним наблюдает, что у того разговор короткий. А маршал Ворошилов? Ходил всю жизнь в мокрых штанах.

Можно предположить, если бы Климент Ворошилов командовал войсками фактически, Отечественная война была бы проиграна.

Несомненно. Его потому и держал Сталин около себя, что он такой ничтожный был. Не Конева или Жукова. Хотя Жуков в свою очередь солдат особенно не жалел. Войну вы играли количеством, а сколько погибло, ведь заставляли идти по минным полям, под дулами своих же.

Сталин держал страну с полными штанами. Буквально, и это страх был животный. Люди боялись не только сказать, но и посмотреть. За то, что не так посмотрел, можно было получить расстрел. Сталин мог встретить кого-нибудь в коридоре и спросить: милый, ты еще на свободе? Или через некоторое время: ты еще не расстрелян? Представляете, с какими штанами был этот человек? И как он жил? А потом, уже спустя какое-то время, он мог во всеуслышание сказать: хорошо, когда люди понимают юмор, – правда, товарищ такой-то? Всё.

А если представить, что вообще феномена страха нет, не существует?

Конкретно у кого-то? Что же, с этим надо родиться. Это не воспитывается. Как самодисциплина или порядочность. Или она есть, или нет. Хотя я встречала и таких людей, и таких. Некоторые пытались в себе воспитать самодисциплину. Хотя дисциплину можно в себе выработать под дулом страха, а можно от большой заинтересованности в чем-то. Я не знаю, надо подумать. Мы так с ходу спонтанно заговорили на эту тему. Страх может быть за свою карьеру, за свою жизнь. Люди со страху либо помалкивают, либо совершают преступления.

Страх – такое низменное чувство. Оно так унижает человеческое достоинство.