Азиатская книга

Хор Вирап находится на самой границе с Турцией, у подножия Арарата. Вечный мираж библейской горы на горизонте, едва различимый в кисельной синеве, отсюда виден более отчетливо, а еще отчетливей — пограничные смотровые вышки. Монастырь очень живописен, он стоит на вершине холма, с которого открывается вид на долину в белых цветах персиковых и абрикосовых деревьев. Слоновьи складки гор, бурые склоны с прожилками снега, пейзаж, от которого перехватывает дух. Во II веке до нашей эры на этом месте стоял город Арташат, столица Древней Армении. В начале IV века нашей эры здесь, в подземном каземате, царь Трдат III в течение тринадцати лет держал в заточении Григория Просветителя[207]. А в VII веке над подземной тюрьмой построили базилику с полукруглой апсидой. Сейчас в этой базилике празднуют крестины, важнейшее событие для армян. Целая толпа гостей, разодетых в пух и прах, мать и отец — нарядней всех, фотографируются с ребенком (по виду полуторагодовалым) на руках, в каждом притворе, в каждой пристройке к церкви, перед алтарем и перед каждой иконой, им надо обойти эти святые места и везде сделать по фотографии. У них торжественно-каменные лица людей, осознающих важность момента, и за их торжественностью мне видится естественная конфузливость: они не привыкли к этим нарядам, к церемониальности, они горды и чересчур серьезны. Что же касается ребенка на руках, тоже выряженного в пух и прах, он орет, как ему и положено.

На обратном пути Петя и Яша забираются на какую-то скалу, Оля кричит им вернуться, и вдруг армянин с огромным пузом бежит за ними, с неожиданным проворством взбегает по этой скале и ловит их там, безостановочно крича при этом: «Ты что? Ты что? В больницу захотел! Тебе сейчас в больницу надо будет! Куда родители смотрят? Идиоты! Совсем мозгов нет!» Колоритная смесь заботы и грубости. Забота, впрочем, не обязательно востребованная: мы с Олей все время следили за детьми, и никакой опасности сверзиться со скалы я там не видел.

После Хор Вирапа мы поехали смотреть на развалины крепости Эребуни — период Урарту, 782 год до нашей эры. «История СССР от древнейших времен до 1867 года» — название учебника всегда звучало смешно. Но вот они, древнейшие времена. Урарту — это было здесь.

С лотка на улице Саят-Новы продают диковинную армянскую зелень — бутень, купену, авелук, резак, просвирняк, портулак и т. д. Маша с Ильей всегда здесь покупают. Всегда одна и та же реприза. Продавщица, плохо говорящая по-русски, подзывает своего соседа, торгующего книгами, чтобы тот объяснил, что есть что. Он слывет знатоком русского языка (видимо, выучил в армии). Он подходит с важным видом и, на какой бы пучок мы ни указали, отвечает с расстановкой: «Какая? Эта? А, эта по-русски называется „зелень“. Очень хорошая».

В таверне «Ереван» — живая музыка, целая группа в национальных костюмах. Дудук, барабаны, несколько певцов. Стараются на ура, выступают весь вечер почти без перерывов. В какой-то момент выясняется, что вся эта музыка — отнюдь не стандартная часть программы ресторана в субботний вечер; ее заказали ко дню рождения, причем именинник — мальчик лет трех-четырех. Он сидит, ошалевший, во главе стола, окруженный горным массивом подарков и взглядами любящей родни. Вероятно, два-три года назад его тоже крестили в монастыре Хор Вирап.

В ресторане нас много: Кукулины, Вася Осипов с семьей, Оля с детьми, Линор и я. Все тут, в Ереване. Вася ждет визы в Германию (его отец, писатель Максим Осипов, уже там), собирается пересдавать экзамены на врача и заново проходит стажировки; для этого ему нужно сначала выучить немецкий, которого он не знает. Мне кажется, я бы не сдюжил. Линор была в Тбилиси, сейчас в Ереване. Встречается с людьми, берет интервью, наблюдает и конспектирует «исход-22». Рассказывает про «чатики», про cuddle parties и рандеву в барах, про митинги. Про релоцированных работников компаний (у которых могут быть какие угодно взгляды). И про тех, кто приехал сюда, чтобы развивать «челночный» бизнес: поставки между Европой и Москвой через Армению. Из Еревана Линор полетит в Стамбул, третье средоточие нынешней эмиграции-эвакуации, средоточие рассеяния. Я — тоже в Стамбул, но только транзитом. В Стамбуле я побывал десять лет назад. Тогда я и не подозревал, что в этом городе у меня есть дальняя родня — турецкая ветка Витисов, именующая себя Бетеш. В Израиле я чудом нашел своего дядю Мишу Моргенштейна, а этих родственников никогда бы не отыскал, даже если бы знал об их существовании. Думаю, никого из них не осталось, а к могильным камням я равнодушен.

Чем ближе мой отъезд обратно в Нью-Йорк, тем больше мной овладевает уже знакомое гнетущее чувство бессилия, бессмысленности, страха. Оно все время со мной, это чувство. Пока я был в Армении и Грузии, оно отошло на задний план, как хроническая боль, на время заглушаемая болеутоляющими. А теперь обезболивание заканчивается.