Азиатская книга

По дороге заезжаем что-то кому-то передать. Стекляшка в спальном районе. У входа тусуются гопнического вида ребята. Boyz n da hood. Ернат со всеми обнимается, стукается кулаками. Один из них, совсем канонического вида, подходит к нам поговорить. «Как дела, брат?» — «Рахмет, брат». У него рэперские штаны — одна штанина ворует, другая караулит, длинные волосы, собранные в пучок, клочковатая борода, кепка задом наперед. Ернат обращается к Ерболу:

— Смотрите, Ерике, может, его на роль какую? Фактурное лицо ведь!

— Только не на роль бандита! — ставит условие обладатель фактурного лица.

— А на какую тебя роль, воспитателя детсада, что ли? — смеется Ербол.

— Не, — серьезно отвечает тот, — я хочу быть типа такой селф-мейд, из нашей фавелы в князи.

Гостей из Бишкека зовут Айжамал и Муса. Айжамал — сестра моей приятельницы Маши Лихтеровой. Маша — наполовину еврейка, наполовину кыргызка; Айжамал — с кыргызской стороны. Мы переписывались с Айжамал и ее мужем Мусой в соцсетях. Узнав, что я буду в Алматы, они решили приехать из Бишкека, чтобы развиртуализироваться. И в первые же минуты знакомства становится понятно, что все не зря. Помню, как Бахыт описывал свое знакомство с Сопровским: один из них вворачивал в разговор цитату из какой-нибудь любимой книги, а другой тотчас эту цитату продолжал. Так и с Мусой. Удивительная встреча двух людей: один — из Бишкека, другой — из Нью-Йорка, но на полке у них стоят одни и те же книги. Или почти одни и те же. Муса говорит, что его любимый поэт Парщиков. «Когда он умер, мне в Бишкеке даже погоревать было не с кем». Впрочем, наш разговор не ограничивается одной поэзией. Муса разносторонне образован, внимательный и вдумчивый собеседник. И у меня не просто не возникает ощущения, что мы из разных миров, наоборот: странно, что мы, так совпадающие в книгах, цитатах, суждениях и точках отсчета, не были знакомы раньше. Да и Айжамал — не менее интересный и тонкий собеседник, чем ее муж; впрочем, это было понятно еще по ее остроумным сетевым репликам.

Ербол возит нас по центру города: Аль-Фараби, Дворец республики, театр Ауэзова, гостиница «Казахстан», памятник Абаю. Проспект Назарбаева (бывший проспект Фурманова), арыки по краям дорог. Город очень зеленый, но не очень фотогеничный. Однако наш проводник ежеминутно постит фотоотчеты. Подпись: «Стесин уже дикарствует. Жрет придорожный урюк». Раньше все улицы Алматы были усажены фруктовыми деревьями — абрикосами, грушами, вишнями, яблонями. Один из районов даже назывался в народе «Компот». А название города, Алматы, означает «Яблоневый». Прежнее, советское название имеет несколько другой смысл, что-то вроде «Отец яблок». «Нью-Йорк же называют Большим яблоком, да? Выходит, мой город твоему — батька». «Алма» — на казахском означает «яблоко», а также приказ «не бери». Существует ли какое-нибудь лингвистическое объяснение такой невероятной отсылке к библейской притче, заложенной в самом языке? Как бы то ни было, Казахстан — родина не только розовых фламинго, но и яблок. Первый дикий сорт яблок — отсюда. «Пробовал когда-нибудь яблоки „апорт“?» Нет, увы, не пробовал. «Тогда ты не знаешь, что такое яблоки». Стоит занести одно яблоко в комнату, и все помещение наполнится необычайным яблочным ароматом. Но сейчас от этих яблоневых и прочих фруктовых посадок вдоль главных улиц почти ничего не осталось. Их вырубили, а на их место посадили тополя: городским властям надоело счищать с тротуаров раздавленные ягоды и фрукты. Остался только ностальгический шлягер Юрия Антонова. «Вишневые, Грушевые, Тенистые, Прохладные, как будто в детство дальнее ведут меня они, — это про наш город вообще-то!» Но в 2022 году в Алматы эту древнюю песню никто не слушает. Из машин доносится казахский рэп. Лицо Ербола расплывается в одобряющей улыбке: «О, Джа Халиба слушают… молодцы. Джа Халиб — мой кореш». Айжамал подхватывает разговор о кыргызской и казахской музыке, и тут выясняется, что Казахстан — родина не только яблок и розовых фламинго, но и рэп-баттлов. Здесь это традиционный жанр, называется айтыс (у кыргызов — айтиш). Можно найти в ютубе. Хочу ли я послушать айтыс? Я киваю, продолжая поглощать придорожный дикий урюк. Но одним урюком сыт не будешь. С шашлыков прошло три часа, и нам снова пора к столу.

— Может, немного еще погуляем? — робко предлагаю я.

— Кыргызы и казахи гулять не любят, — строго отвечает Айжамал. — Они сразу на лошадь садятся. Поэтому у Кыргызстана, хоть и горная страна, до недавнего времени не было ни альпинистов, ни лыжников. Только наездники. Сразу на лошадь. А когда они с этой лошади слезут, наступает время шашлыков.

— Причем шашлыки могут быть из лошади, — добавляет Муса.

— Недаром все помнят строчку из классической казахской поэзии: «Коня на скаку приготовит…» — подхватывает Ербол.

— Конь в яблоках: кому масть, а кому рецепт, — парирует Муса.

— Когда кыргыз играет в шахматы, для него главное не мат поставить, а коней съесть, — не отстает Айжамал.

Кажется, этот обмен «конскими» бонмо может длиться бесконечно. Вот тебе и айтыс.