Азиатская книга

Этот аргумент Алке крыть было нечем, и она согласилась съездить в Узбекистан «когда-нибудь потом». Между тем Садо, вернувшись домой, стала готовиться к свадьбе. Мы даже слегка поучаствовали в процессе выбора жениха. Нам присылали фотографии кандидатов с краткими характеристиками. Вот этот — богатый бизнесмен из Ташкента, но есть подозрение, что он плохо относится к женщинам. Вот этот — из их кишлака, табачный фермер, как и они. По мнению отца Садо, перспективный, но как-то странно вел себя на смотринах, Садо с ним было некомфортно. А вот этот — ее бывший сокурсник, в институте они дружили. Он еще несколько лет назад к ней сватался, но она тогда была не готова. Он работает техническим редактором в небольшом издательстве. Судя по фотографии, симпатичный парень. Мы всей семьей проголосовали за сокурсника, угадав в нем очевидного фаворита. Его и выбрали. Свадьбу сыграли в начале октября, то есть ровно через два месяца после возвращения Садокат на родину. А еще через четыре месяца мы узнали, что она ждет ребенка. «Please, come to visit me now, later it will be more difficult»[249]. Если ехать, то только сейчас.

2

В Ташкент прилетели в два часа ночи. Зная Садокат, предупредили заранее: встречать нас не надо. Еще не хватало, чтобы она на шестом месяце беременности среди ночи таскалась в аэропорт! Нет, мы приедем сами, возьмем такси. Было бы здорово, если бы она просто оставила входную дверь незапертой. Тогда мы постараемся ее не будить, ляжем спать где-нибудь на диване, а с утра уже будем обниматься… Но не тут-то было: нас приехали встречать. Причем не одна Садо, а целая делегация: Садо, ее муж Шохрух, дядя Вахит с женой Дилей и целый выводок детей, племянников и племянниц, в основном дошкольного возраста. Всех их растолкали среди ночи только затем, чтобы они приехали в аэропорт поприветствовать гостей из Америки, протянуть каждому из нас правую руку, а левую приложить к груди в знак искреннего расположения, донести наши чемоданы до машины (о том, чтобы мы хоть одну сумку несли сами, не могло быть и речи) и снова приложить руку к груди со словами «Спокойной ночи!». Прежде я никогда не видел классического восточного приема. В Грузии и Армении, в Израиле и Казахстане дорогие друзья принимали меня невероятно тепло и душевно, и воспоминания о времени, проведенном у них в гостях, — из самых счастливых. Но с этим возведенным в принцип, избыточным гостеприимством я сталкиваюсь впервые. Ночная делегация в аэропорту была началом, а дальше — гораздо больше, и весь мой дальнейший рассказ будет об этом. Об удивительной культуре гостеприимства, щедрости и заботы, которую мне повезло испытать в Узбекистане и которая произвела на меня куда более сильное впечатление, чем вся сложная церемониальность Японии и Китая.

Квартира Садо и Шохруха — в новостройке советского образца, на шестом этаже, двухкомнатная. Внутри — минимум мебели, зато много ковров и курпача[250]. На этой курпаче нам и предстоит спать, европейских кроватей здесь нет. В Узбекистане «кроватью» называют топчан — тот, на котором обедают в чайхане. Но чайхана будет завтра, а сейчас — отдых на курпаче, в комнате с кондиционером (сезон «чилля» закончился на прошлой неделе, но жара еще держится). То ли от этого кондиционера, то ли от курпачи у меня разыгралась аллергия, и я прокашлял весь остаток ночи. Уже совсем под утро джетлаг наконец пересилил кашель, и я провалился в сон.

Однако сон мой продлился недолго. «Подъем!» — скомандовал тоненький голосок у меня над ухом. Открыв один глаз, увидел перед собой шкета — думал, лет пяти, оказалось, семи — в шортах на пять размеров больше, чем нужно. Так ходили беспризорники в старых советских фильмах и гангста-рэперы в музыкальных видео 90‐х. Это Бихруз, племянник Шохруха. Он сирота. Его отец, старший брат Шохруха, умер не то от инфаркта, не то от инсульта два года назад. Мать повторно вышла замуж и фактически от него отказалась. До недавнего времени он жил в Самарканде у родителей Шохруха, а два месяца назад переехал в Ташкент: Садо и Шохрух решили его усыновить. По-русски он знает только призывы: «Подъем!» «Бежим!» «Поехали!» Выкрикивает их с пионерским задором и убеждением.

Шохрух по-русски тоже почти не говорит, только ожидаемое «нармална» и еще несколько слов, главное из которых — «попробуй». Невозможность полноценного общения он компенсирует тем, что все время чем-нибудь угощает. «Попробуй сашакя, сашакя». Что значит «сашакя»? Садо объясняет: «Саша-акя — это ты, Саша, this is how he is calling you». «Акя» — это брат. Все общение происходит через Садо, она переводит наши слова на узбекский, а слова Шохруха и Бихруза — на ту гремучую смесь ломаного русского с чуть менее ломаным английским, к которой мы привыкли за год жизни под одной крышей с Садокат. Казалось бы, так общаться невозможно. Но мы общаемся как ни в чем не бывало, шутим, смеемся и, кажется, прекрасно друг друга понимаем.