Азиатская книга

По-русски говорят мало, но во всех такси крутят странную попсу с текстами на ломаном русском. Тексты приблизительно такие: «Россия страна большой, девушка красивый, пацаны крутой». И Бихруз, который по-русски знает только свое «поехали» да «подъем», вдруг начинает подпевать — и поет на удивление чисто. Он вообще исключительно артистичен, этот Бихруз, хотя сперва это не очень заметно.

Вечером снова была детская программа: мы пошли в торговый центр, где один из этажей был отведен под игральный зал, и Соня с Бихрузом битый час резались в аэрохоккей. Вот еще что бросается в глаза в Ташкенте: количество детских площадок, аттракционов, игровых комнат… Все для детей. В Нью-Йорке ничего подобного нет и в помине. Кто бы мог подумать, что Ташкент окажется идеальным местом для отпуска с ребенком?

И еще: кто бы мог подумать, что наша Садо окажется таким первоклассным туроператором? Она как будто ничего и не планирует, все спонтанно, а получается насыщенная, идеально организованная программа. И я понимаю, что все тщательно спланировано и продумано, просто подается очень ненавязчиво: а хочешь, теперь пойдем туда-то? Вот еще одно сильнейшее впечатление: ее метаморфоза. То, как при смене контекста изменилось не только мое восприятие ее, но и она сама. Там, в Америке, она выглядела такой беспомощной и неприкаянной, что, если говорить начистоту, мне вообще было трудно представить ее в качестве чьей-то жены, матери, взрослого человека… А здесь она и ведет себя, и воспринимается совсем иначе — практичная, вписанная в жизнь, со всем справляется, обо всех заботится — даже чужого ребенка усыновила. При этом говорит, что хочет снова жить в Америке, и как ей объяснить, что здесь ей и ее семье будет в десять раз лучше? Конечно, ей виднее. Но со стороны ведь тоже что-то видно. Разница между Садо здесь и Садо там настолько бросается в глаза, что ответ на вопрос, где ей лучше жить, кажется интуитивно очевидным. Но может, интуиция тут как раз и подводит и все не так просто. Иначе как объяснить, что тысячи ее соотечественников год за годом едут на заработки в другие страны, где живут черт-те как, терпят унижения, годами не видят родных… Если бы дома все было хорошо, вряд ли бы ехали. Но… Поди пойми, что со стороны, что изнутри. Одно несомненно: Узбекистан ей к лицу, здесь она на своем месте, и нет ничего радостней, чем видеть ее в родной, естественной для нее среде. Впрочем, как заметила сама Садо, родной ее среды мы еще не видели. Ташкент — это Узбекистан-лайт. А вот завтра… Завтра мы отправимся в Ургут, точнее, в кишлак недалеко от Ургута, на самой границе с Таджикистаном. Поедем в гости к ее семье. И вот там уже все будет всерьез: ни электричества, ни канализации, одна курпача. Отец Садо уже распорядился, чтобы к нашему приезду зарезали барана.

* * *

На четвертый день путешествия Алла готова меня убить. Вместо нормального, человеческого отпуска (курортный люкс — пальмы, коктейли, пляж) я, как всегда, привез ее на очередной край света, где она уже три ночи спит на полу, на этой чертовой курпаче. Зато, говорю я, зато… Здесь такие фрукты, каких ты никогда в жизни не пробовала. О, дыни! А вишня? А персики? О!.. А спанье на полу? А сортирное очко вместо унитаза? О! Нам хорошо. Когда я сплю на полу, сильно храплю. Говорю Соне: «Это я так пою». Соня отвечает с присущим ей остроумием: «Пап, не надо мне петь храпесенку».