Не дописанные во сне стихи рассыпаются, как песочный замок, от прикосновения пробуждающегося сознания. Так всегда: то, на чем пытаешься сосредоточиться, тут же отступает на задний план. А на переднем — вид из окна в рассеянном утреннем свете. Карстовые острова, бухта Халонг. Непроизвольно-очевидная рифма: how long? «How long till my soul gets it right?»[81]
Каждое утро начинается с занятий буддийской философией. Прилежный ученик, я конспектирую все, что мне преподают в университетском онлайн-курсе. Сегодня речь пойдет об учении йогачара — философии крайнего номинализма, признающей «только лишь ум». Под умом подразумевается не индивидуальное сознание («виджняна»), а Единый ум («дхармовое тело Будды»). Одно из основных понятий йогачары — «татхата», или «вещь в себе». Человек, знакомый с западной философией, сразу вспомнит Канта и Шопенгауэера. У последнего мир как трансцендентная вещь в себе есть воля (или то, что обнаруживает себя в самосознании как воля). Воле противопоставляется представление — кантианская «вещь для нас». Стало быть, для Шопенгауэра, как и для философов йогачары, сознание не является первичной реальностью. Но ни Шопенгауэр, ни епископ Беркли не отказываются от реальности феноменов сознания и уж тем более — от реальности самого познающего субъекта. Для Беркли иллюзорна материя, а субстанциальная душа и ее идеи, проецируемые вовне, реальны. Йогачара же не верит ни в субстанциальность сознания, ни в его способность проецировать что-либо вовне. Иллюзорны не сами объекты, а их восприятие как внешних по отношению к познающему субъекту. В отличие от идеалиста Беркли йогачара возражает не против существования материи как таковой, а против первичности сознания как источника идей, предполагающего противопоставление субъекта объекту. Кажется, то, к чему в конце концов приходит Гегель, для йогачары — отправная точка. Но многоярусная конструкция Гегеля похожа на древнюю пагоду Чанкуок: башня-храм умозрительных синтезов и снятых противоречий, лестница, уводящая в заоблачные выси, торжественно-бесполезное зодчество. А Единый ум йогачары не имеет никакого отношения к конструкциям с переходами от одного уровня к другому; это именно вещь в себе. В конце урока — несколько определений. Сутра — нить; тантра — ткань, канва; сансара — непробужденная нирвана; мандала — сложная трехмерная модель психокосма в аспекте пробужденного сознания бодхисаттвы. Дело йогина — строить свою внутреннюю мандалу и, соединяя ее с внешней, преображать созерцаемый мир. Тантрические психопрактики йогачары сродни фрейдистскому психоанализу. Чаньский принцип гласит: смотри в свою природу и станешь Буддой.
Я же смотрю в окно, и внимание мое рассеивается. За окном — первые кадры из фильма в жанре фэнтези. Молочно-голубая вода, прорезаемая пенным следом от катера; из воды торчат мохнатые горбы кекуров. Этот катер — единственное, что движется. Его братья и сестры, другие катера и яхты, спят, будто околдованные, беспробудным сном. Если смотреть сверху, все эти суда, стоящие на якоре в бухте, похожи на обломки айсберга. А когда они наконец проснутся, станут похожими на слепых ископаемых рыб, медленно движущихся по дну аквариума. Каменный мол вдалеке похож на драконий хвост, валуны — чешуя. Теперь понятно, почему бухта Халонг — это «там, где дракон спустился в море». Сумрачно-таинственный край света, откуда не вернуться ни Синбаду, ни Одиссею. Кажется, вот-вот покажется из воды какое-нибудь невиданное чудище. Но когда рассеивается туман, из него выступает не демон, порожденный сном разума, а пляжный курорт с колониальным душком, индокитайский сородич Канкуна, с нагромождением новостроек на заднем плане. Время, отведенное для йогачары, истекло. Татхата прощается с нами и желает хорошего дня.