Азиатская книга

Просыпаюсь от ора за дверью и, хотя еще не различаю слов, по тембру голоса орущего определяю, что это англичанин. Кто-то из наших, из бэкпекеров. С чего же это он так расшумелся спозаранку? Слов сразу не разобрать. Во-первых, потому, что мне, как и многим американцам, бывает тяжело понимать дремучие британские акценты; а во-вторых, потому, что человек явно в подпитии, дикция нечеткая. Проще понять, кто говорит, чем что он говорит: это Лиэм. Не англичанин, стало быть, а ирландец (за англичанина-то, небось, побил бы). Пьяный ирландец Лиэм — зрелище малоприятное. Он из тех, у кого опьянение почти сразу оборачивается неконтролируемой яростью. Кажется, затем и пьет, чтобы пойти вразнос. Сейчас его гнев направлен на работника хостела. Лиэм, как я наконец понял, обвиняет работника в том, что к нему, Лиэму, в кровать заполз гигантский водяной клоп. «Это вы тут их на завтрак жрете, а я чтобы этих тварей у себя в номере больше не видел, ты понял? Ты меня понял?» Вьетнамец молчит. За него отвечает Эппл: урезонивает Лиэма, объясняет, что эти жуки — везде, работник ни при чем и вообще тут не принято так себя вести. Для людей из Юго-Восточной Азии нет хуже, чем повысить голос. Если ты будешь кричать, человек просто молча повернется и уйдет. Но этот бедолага не может никуда уйти: он — на своем рабочем месте. Улыбается чернозубой улыбкой, напоминающей о тех днях, когда все вьетнамцы от императора до крестьянина красили зубы в черный цвет и покрывали тело татуировками. Зубы черные, а губы красные от бетеля. «Вот ур-род!» — бросает ему напоследок Лиэм. Но увещевания Эппл подействовали: приступ ярости прошел, пора идти отсыпаться.

Вообще-то, когда он трезв, этот Лиэм неприхотлив. Его, гордого кельта из Донегола, не смутишь ни банным климатом, из‐за которого одежда липнет к телу, ни спаньем в духоте под противомоскитной сеткой, ни сортиром на помосте с банановыми листьями для подтирки. Это наши девицы, англичанки Софи и Эбби, от всего шарахаются, корчат мины страха и отвращения, на все говорят «Як!». Як — это в Тибете. А здесь — долготерпеливый индийский буйвол месит ногами жижу заливных полей, и человек в конической шляпе идет за плугом по колено в воде. Увы, англичанкам деревенская идиллия не по вкусу. Их стихия — экспатские дискотеки Халонга, Ханоя и Хошимина. Лиэм — другое дело, он ехал сюда именно за пасторалью. Дублинский банкир, он располагает почти двумя месяцами отпуска в году и тратит их на путешествия в самые отдаленные точки мира. Чем дальше от европейского hustle and bustle, тем лучше. В течение первой недели мы довольно много общались, и из этого общения я вынес, что Лиэм — странный тип. Кажется, его картина мира сложилась задолго до того, как он впервые покинул Дублин; никакие путешествия на край света не смогут ничего в ней изменить. При этом он действительно любит путешествовать и, куда бы ни попал, с готовностью принимает новую реальность такой, какая она есть, — возможно, именно в силу своей закоснелости. Принимает, не открывая в ней для себя ничего нового. С таким человеком не очень интересно обмениваться впечатлениями, но, как выяснилось, довольно приятно вместе идти в поход, плыть на ялике, разводить костер. Словом, с Лиэмом мне комфортно, если не считать его пьяных эскапад. Не исключено, кстати, что его тяга к странствиям имеет тот же источник, что и любовь к выпивке. Что-то в его душевном устройстве вечно требует стимуляции, встряски, чтобы затем он мог снова вернуться в непоколебимое состояние равновесия и уверенности в своей правоте. Не было бы встряски, не было бы и равновесия. Так или иначе, Лиэм-путешественник куда симпатичней, чем Лиэм-алкаш.