Азиатская книга

– Понимаешь, это старые эмигранты, из предыдущей волны. Мы с ними не очень ладим. Для них последние сорок лет в Иране – беспросветный мрак, а мы, приехавшие позже, чем они, как бы олицетворение этого мрака. С одной стороны, они правы: Исламская Республика – это мрак. Но у мрака есть оттенки, в которых они не разбираются. Зато они все обожают шаха и мечтают о его возвращении.

– А шах был совсем плохой?

– Ужасный. Не лучше, чем муллы. Я, честно говоря, вообще не знаю, когда было хорошо. При Каджарах? При Мосаддыке? Может, при Мосаддыке. При Пехлеви – точно нет. При англичанах – тоже. Про нынешних и говорить нечего. Из огня в полымя.

Я вспоминаю, как три месяца назад, когда мы отмечали Шаб-е Ялда, Мехди иронично перефразировал зороастрийскую подоплеку зимнего праздника: «В общем, в этот день силы зла отступили, решив, что люди и без них справятся».

***

Кажется, я уже писал этот текст. Рассказ о погружении в иную культурную и языковую среду на фоне пограничных ситуаций, которыми переполнены будни врача. Разве это не повторение пройденного? Эмиграция и больница – разве не об этом вся моя проза? Но меняется мир, меняются и вопросы, на которые я пытаюсь самому себе ответить. События последнего года поначалу повергли меня в состояние шока, когда невозможно было ни говорить, ни думать, а затем понемногу улеглись в сознании, как это всегда бывает, и превратились в саднящий фон для рутинной жизни на другом конце света. То, что я когда-то выбрал себе в качестве точки отсчета, обессмыслилось, все прежние устремления кажутся необязательными условностями. По-видимому, надо продолжать делать то, что делал раньше. Говорить, писать, хотя не очень понятно, зачем и о чем. Внутренняя потребность никуда не исчезла, но ушла почва из-под ног, а вместе с ней и цель говорения. Что именно ты хочешь сказать? О чем тебе так уж необходимо поведать миру, в котором падают бомбы? О переживаниях повседневности и отголосках трагедии глубоко в тылу, на другом конце света? Написать еще одну главу в бесконечной саге твоего нью-йоркского мультикультурализма? Не знаю. Ничего не знаю. Кроме того, что немота, в которую ничего не стоит провалиться, еще хуже бесцельного говорения наугад. А любое говорение дается с трудом, как при саднящем горле.

Перевернутый мир. Страх перед будущим. О чем бы ты ни писал сейчас, все равно пишешь об этом. Вживание в опыт Другого – излюбленная тема из прежней жизни – оказывается точкой опоры ровно потому, что весь нынешний ужас, повторяющий ужасы семидесятипятилетней давности, строится на объективации и ненависти к Другому. После любой катастрофы приходится изобретать себя заново, начинать с нуля. Но с нуля не получается; осиротевшее «я» по-прежнему ищет, куда приткнуться. И находит частичное утешение в том, что Другие – это мы, наш русско-еврейско-персидский микрокосм с его научными прениями, спорами о политике, писательским часом, читательским клубом, шашлычным дымом, детским визгом, праздниками и буднями, близкой дружбой и одомашниванием чужой культуры, раньше казавшейся столь недоступной. И все это – на фоне потрясений, в реальность которых до сих пор невозможно до конца поверить; на фоне саднящих воспоминаний и невозможности вернуться в прежнюю жизнь. На фоне вселенского плача по Сиявушу, вслед за которым, если верить в зороастрийский миропорядок, всегда приходит весна, обновление и возрождение, прекрасный праздник Навруз.

Подав наконец заявку на грант, мы разводим костер во дворе у Мехди и Наргес, как делают все иранцы в преддверии праздника. «В детстве я больше всего любил, когда ранней весной во дворе разводили большой костер и пекли в нем картошку», – говорит Мехди, и я тут же вспоминаю свой московский двор. «…А зимой на улицах продавали горячую печеную свеклу, посыпанную гольпаром236… Вот что такое счастье». Печеная свекла с гольпаром, хрустящий теплый сангак237. Или квас из бочки, беляши, завернутые в газету. Запах весны на улице Демьяна Бедного. Вот о чем невозможно теперь думать, вот чего мы внезапно лишились: возможности ностальгии. К тоске по детству больше нет доступа. Мой слон не помнит больше Индустана.